Художественное совершенство поэмы Пушкина “Цыгане”

В предшествующие Поэмы Пушкин вводил в качестве непременного атрибута национальные песни. Но “черкесская песня” “Кавказского пленника”, построенная в типично романсной форме, едва ли имеет какой-либо фольклорный источник. “Татарская песня” в честь Заремы, которую поют в “Бахчисарайском фонтане” молодые невольницы Гирея, также порождена только обязательным для романтиков стремлением к “местному колориту” и мало связана с содержанием поэмы. Совсем иную функцию несет песня Земфиры, в основе которой лежит народная

цыганская хора (плясовая хороводная песня). Песня Земфиры органично включена в поэму.

Ее поет сама героиня, и она имеет непосредственное отношение ко всему содержанию “Цыган”. Замечательно, что Пушкин как величайший художник и помещает ее в самый центр произведения. Но фольклорное в “Цыганах” не ограничивается только песней Земфиры.

На национально-фольклорной основе вырастает и эпическая мудрость речей Старика. Пушкину была известна еще одна “молдавская песня”, отрывок из которой он даже хотел было предпослать “Цыганам” в качестве эпиграфа и который в его изложении гласит:

“Мы люди смирные, девы наши любят волю – что тебе делать у нас”. Из всего этого следует, что характеры всех трех цыганских персонажей поэмы строятся и развертываются поэтом на образах и мотивах народно-песенного творчества.

Исключительно велико и художественное совершенство “Цыган”. Уже прежние поэмы Пушкина восхищали современников своей поэтической прелестью, неслыханным очарованием – музыкой стиха. “Цыганы” – одна из творческих вершин Пушкина-художника. В поэме со всей силой сказывается предельная сжатость и емкость поэтического языка, тот прославленный пушкинский лаконизм, который так поражал современников почти с первых же произведений поэта. Описания цыганского быта отличаются живостью и яркой выразительностью.

В поэме почти отсутствуют черты портретной живописи (наружность Земфиры характеризуется всего лишь одним эпитетом: “черноокая”). Образы героев вырисовываются не в описаниях, а в их действиях и поступках, речах, драматических столкновениях. Нарочитая прерывистость, отрывочность, составляющая характерный композиционный признак романтической поэмы, свойственна и “Цыганам”.

Но “главки”, из которых складывается поэма, составляют единое, логически (внутренней поэтической логикой) обусловленное целое. “Цыганы” первый образец той гармоничной композиции, которая является одной из замечательнейших черт пушкинского художественного мастерства.

Но поэма Пушкина – один из шедевров русского романтизма – прекрасна не только по своей форме. Во всех отношениях зрелое и глубоко самобытное произведение, “Цыганы” являются новым словом в развитии мировой литературы. Ставя и развивая проблемы “культуры” и “природы”, Пушкин вносит в ее интерпретацию нечто совершенно свое и небывалое: вскрывает тщету руссоистско-байроновской иллюзии о возможности для цивилизованного человека вернуться назад, в “природу”, на не тронутую “просвещением” первобытную почву.

Появление среди “детей природы” “ушельца из городов”, как назвал Алеко один из современных Пушкину критиков, явилось причиной кровавой драмы, нарушившей мирное цыганское существование. Но и самый быт цыган не так уж безоблачно идилличен. “Роковые страсти” и связанные с ними “беды” существовали в таборе и до прихода туда Алеко. “Счастья нет” и у носителя простоты, мира и правды Старика, уход от которого Мариулы, охваченной неодолимой любовной страстью к другому, при всей “естественности” этой страсти с точки зрения самого же Старика, навсегда разбил его жизнь. И “старая печаль” живет в душе цыгана на протяжении всего его жизненного пути.

Тем самым разбивается иллюзия руссоизма о ничем не омрачаемом счастье золотого века.

Однако еще важнее преодоление Пушкиным обаяния того “гордого” героя-индивидуалиста, апофеоз которому действительно создал один из самых замечательных последователей Руссо, “гордости поэт” Байрон. В своем стремительнейшем идейно-творческом росте Пушкин уходил далеко вперед от своих даже самых передовых современников. В то время как они продолжали “сходить с ума” от творчества Байрона и все больше “сходили с ума” от произведений самого Пушкина (“северного Байрона”, как в эту пору его обычно величали), великий русский поэт уже произносит свое новое слово и о “байроническом” герое, и об его творце. “Байроническая” по своей жанровой традиции, поэма Пушкина является в идейном, философском и художественном отношении произведением, в котором преодолевается байронизм. В поэзии Байрона высшим началом, фокусом, в котором сосредоточивались все симпатии автора, был герой-индивидуалист.

В поэме Пушкина, наоборот, носителем высших ценностей является противостоящее этому герою – в существе своем “безнадежному эгоисту”, ссылающемуся на свои собственнические “священные права” и добивающемуся воли лишь для себя,- вольное цыганское племя, народ, представители которого наносят двойное поражение герою. Его разлюбила Земфира (ситуация, невозможная для героев Байрона, которые одни наделены автором прерогативой одарять любовью или отнимать ее); ему дает урок подлинно человеческого поведения (в рассказе об измене Мариулы), а затем над ним произносит суровый, но справедливый моральный приговор Старик.

Так с “высокого чела” героя-индивидуалиста снимается романтический ореол. Причем Пушкин критикует героев Байрона не с позиций той реакционной критики, которая неоднократно предавала анафеме их творца. Пушкин безусловно сочувствует и гордым вольнолюбцам Байрона, и своему Алеко, в изображении которого у него нет никакой сатиры. Но в “Цыганах” показано безысходно трагическое положение “современного человека”, зараженного пороками и недугами того “городского”, собственнического общества, которое он так ненавидит и презирает, уходящего из своей классовой среды и неспособного прижиться на другой, народной почве.

Именно таким глубоким трагизмом овеян финал поэмы. Недаром критики-современники находили “слишком греческим” последний, заключительный стих ее: “И от судеб защиты нет”.