Формализм в искусстве и литературе (О литературе)

Формализм (формальная школа, русский формализм, формальный метод) — направление в гуманитарной науке (филология, искусствоведение, исследования кино и др.), появившееся в России в середине 1910-х гг. Научным объединением, декларировавшим установки Ф., явилось Общество по изучению поэтического языка (ОПОЯЗ), основанное в 1916 г. в Петрограде. Члены ОПОЯЗа — В. Шкловский, О. Брик, Е. Поливанов, Р. Якобсон, Л. Я кубинский, Б. Эйхенбаум, Ю. Тынянов и др.

В разное время близость к установкам формализма ОПОЯЗа выказывали Л. Щерба, В. Виноградов, В. Жирмунский

и др., а также русские футуристы (прежде всего Маяковский).

Формализм начал свою деятельность с изучения поэтического языка и речи (не только включая сюда «заумный язык», «заумь», но и понимая последнюю как в некотором роде идеальный поэтический прием) в отличие от их практических аналогов.

Затем методология школы была расширена до концептуализации понятий «содержание» и «форма» в любом литературном произведении, и шире — явлении искусства. В отличие от Московского лингвистического кружка и возникшей позже Пражской лингвистической школы (на базе Пражского лингвистического

кружка), члены ОПОЯЗа концентрировали свое внимание на литературе как самостоятельной области научного изучения, а язык понимали как ближайший к ней сопоставительный «ряд».

И Московский и Пражский кружки главным предметом своего исследования видели язык и связанный с ним круг лингвистических проблем.

Значительную роль играли понятия «прием» и «остранение», введенные Шкловским. Литературное произведение представляет собой сумму художественных приемов, составляющих систему и структуру.

Концептуальной базой формализма послужило учение А. Потебни»Из записок по теории словесности», «Из лекций по теории словесности»). Положение об автономности художественной формы являлось важным открытием А. Веселовского. И Потебня и Веселовский — блистательные маргиналы XIX в., классические «пророки в своем отечестве», которых как бы не существовало в актуальном научном контексте, среди их современников.

Труды обоих ученых стали популярны во многом благодаря русским символистам и, во всяком случае, значительно позже того, когда они были созданы.

Нельзя не упомянуть и о Пушкинском семинарии, который вел в 1906 г. в Петербургском университете С. Венгеров, представитель, кстати говоря, «идейного направления» в русской литературе. Тем не менее, именно на его занятиях будущие русские формалисты приобрели первые навыки формального описания произведений. Семинарские занятия оказали огромное влияние на становление филологической культуры участников, среди которых были и Шкловский, и Тынянов, и Эйхенбаум, и Жирмунский, и Мандельштам, не говоря уже о С. Бонди, Н. Измайлове, Ю. Оксмане, С. Балухатом и др.

Интересно, что для многих участников семинария важными оказались две темы: творчество В. Розанова и широко понимаемая «домашность», «дом» мировой культуры.

По сути дела, русский формализм оказался оппозиционным тому крылу русского символизма («младшие символисты»), которое придавало искусству философско-религиозный смысл. Но идеи религиозного искусства — вовсе не единственное, что отрицал русский формализм. Во взглядах на литературное произведение была и значительно ранняя тенденция, связанная еще с именами Белинского, Писарева, Добролюбова и Михайловского. Их усилиями в литературе (и шире — в искусстве) сформировалось к концу XIX в. еще и «идейное направление», традиция понимания произведения как общественного «деяния», направленного на улучшение условий социального существования. «Дело» писателя должно было быть «передовым» и «полезным»; «долг» художника — «срывание всех и всяческих масок», вынесение «нравственного приговора» эпохе (недаром же одна из важнейших статей самого С. Венгерова называлась «Героический характер русской литературы»). «Форма» произведения постулировалась как нечто вторичное, служебное по отношению к содержанию.

Главное было — обличить порок, обрисовать ситуацию социальной несправедливости, а вот как писатель станет это делать — вопрос малозначащий.

В целом можно говорить об оппозиционном характере формализма по отношению к исторической, биографической и социологической методологии литературоведения XIX и XX вв. (оппозиционность проявлялась, в частности, по отношению как к марксистской методологии, так и к теоретическим основаниям петербургской Вольной философской ассоциации («Вольфилы»)).

Парадоксадьным образом первая «формалистская» работа Шкловского — его доклад «Место футуризма в истории языка», послуживший основой для статьи «Воскрешение слова», — опирается на положения, высказанные в статьях «старшего символиста» В. Брюсова (ср. брюсовскую идею «оживления слова» в поэтическом тексте с «воскрешением слова» у Шкловского и «освобождением слова» у Б. Лившица). В ней сформулирована основная задача русского формализма: исследовать художественную форму как то, что непосредственно переживается, вводя за собой в сознание читателя (зрителя, слушателя) и содержание художественного произведения.

Новый язык описания искусства, предложенный русскими формалистами, получил у них название «производственного» — прежде всего потому, что форма произведения есть то, что делается, производится (ср.: Маяковский «Как делать стихи», Эйхенбаум «Как сделана «Шинель» Гоголя).

Вопрос о специфике формы произведения искусства неизбежно влечет за собой и более масштабный разговор о специфике самого искусства вообще, о его отличиях от разного рода социальных «деяний», из которого он выводится за счет особенности своего предмета и способов его художественного воплощения.

В статье Эйхенбаума «Как сделана «Шинель» Гоголя» огромное внимание уделяется анализу «личного тона автора» (Эйхенбаум Б. О прозе. М, 1969. С. 306). создающего иллюзию «сказовой» интонации.

Каламбуры и другие языковые приемы и средства оказываются действенным средством для автора представить в произведении самого себя, явить авторскую оценку иными путями, чем использование дидактических ходов типа «я думаю…», «я считаю…» и сходных с ними.

Следует отметить единство подходов разных представителей формализма к изучаемому предмету — литературному произведению. Быть может, именно благодаря этому единству и на его фоне массированности и глубине исследований в области литературы, русский формализм и оказал такое колоссальное влияние на гуманитарную науку XX в. (без него не было бы ни того же Пражского лингвистического кружка, ни структурализма, ни московско-тартуской лингвистической школы и др.).


Формализм в искусстве и литературе (О литературе)