Жанр романа-исповеди на примере произведений Мориака

Затрудненный, но все же неуклонный процесс просачивания актуальных общественных проблем в искусство виден и на созданных в 30-е годы романах Франсуа Мориака (1885-1970). Его романы (“Поцелуй, дарованный прокаженному”, “Пустыня любви”, “Тереза Дескейру”, “Конец ночи” и др.) принадлежали к очень распространенному в 20-е годы семейно-психологическому жанру со сложной и противоречивой системой мотивировок, совмещавшей реалистическую типизацию с натурализмом, опыт реализма с влиянием модернистов. Друживший с Прустом, восхищавшийся

его искусством, Мориак сомневался, однако, в том, что роман Пруста свидетельствует о победе его метода, поскольку роман превращается в “клиническое исследование ревности” и все герои “однолики”.

Ф. Мориак – писатель-католик, что сказалось на его искусстве, выразилось в однотонности проблематики и предопределенности решений.

Однако Мориак ограничивал роль предвзятых религиозных идей в художественных произведениях и считал, что он должен рассказать правду, показать “греховные” страсти и их преодоление. Позиция Мориака преломилась в обостренном внимании к душевным коллизиям,

к сложным психологическим узлам, к “самым глубоким тайникам души”.

Среди наиболее известных романов Мориака – “Клубок змей” (1932). В обычном для себя жанре семейного романа, романа-исповеди, с обычной заданностью чисто церковной идеи: душа-“низкое существо”, а герой – “презренный грешник”, обреченный на страдание, Мориак сумел, однако, показать социальную обусловленность и характерность целой системы взглядов героя-буржуа и буржуазной семьи. Герой тяжело болен, он торопится сказать свое последнее слово, сказать правду, разорвать привычную для него паутину лицемерия и лжи. Только теперь рн решился отступить от уклада внешне благопристойной и приличной буржуазной семьи, которая на самом деле не что иное, как “клубок змей”.

Мориак комментирует прошлое время временем настоящим, следствием, итогом: собрались родственники, они тоже “клубок змей”, ожидающих добычи, привыкших относиться к человеку, как к “автомату, выбрасывающему десятифранковые кредитки”. Такое соотношение двух планов вносит драматизм и динамику в рассказ, социально его уточняет. Рассказчик незамедлительно признается: “Я люблю деньги… мне все кажется, что я еще мало, мало накопил золота”. “Клубок змей” и в его душе, а рассказывает он о том, как возник этот клубок, как человек стал “великим мастером убивать в себе всякое чувство” и “довольствоваться простейшими отношениями – теми, которые покупаются за условленную заранее цену”.

В конце романа этот социально и психологически обоснованный конфликт снимается писателем – Мориак заставляет своих героев раскаяться, возлюбить друг друга, и все они оказались уже не “гадюками”, а более или менее готовыми к причастию христианами, торопящимися освободиться от своих грехов. В сложную, как сама жизнь, ткань повествования врывается все упрощающая религиозная догма, звучат поучения писателя-католика.

Такая же противоречивость и в романе Мориака “Дороги в никуда” (1939). Метафизичность и догматизм исходных положений писателя (например, о том, что “жизнь большинства людей – мертвая дорога и никуда она не ведет”) разбиваются влиянием живой жизни, большим искусством, воссоздающим запутанный клубок чувств и мыслей людей, изломанных обществом, где “сущность всего – деньги”. Как и в романе “Клубок змей”, золото отравляет героев, извращает и искажает самые естественные чувства и связи, превращает людей в “гадюк”. Более определенно, чем когда-либо раньше, Мориак говорит в этой книге о необходимости “изменить лик” земли, покончить с царством золота. “Революция или бог!” – эти слова произносит один из героев романа, поэт Пьер Костадо.

Костадо рассуждает о несправедливости буржуазного общества, о бедных, об эксплуатации. Но все эти думы – лишь “благие намерения”, подавленные ленью, чревоугодием и спесью, которые Пьер не в состоянии одолеть. Он беспомощен, как и другие герои Мориака, прикован к своей греховной природе. Подняться над ней помогает ему лишь божья воля – поэтому романы Мориака не укрепляют надежд на совершенствование человека (а тем более общества), в отличие от. произведений Мартен дю Гара, Сент-Экзюпери, не говоря уже о Барбюсе, Арагоне, писателях-революционерах.

В “темнице одиночества”, в которой оказывается, по Мориаку, каждый человек, перед лицом того “никуда”, к которому влекутся люди, лишь бог – спасение и утешение.

Денежные отношения, опутывающие героев Мориака как липкая и губительная паутина, приобретают в его романах видимость какого-то проклятья, одной из вечных и фатальных сил. Другая такая сила – смерть. Очень конкретное и детализированное изображение психологии, быта, семейных отношений, частной жизни в ее буржуазной характерности совмещается у Мориака с отвлеченностью и неопределенностью более широкой панорамы.

Связь произведений Мориака с конкретными историческими условиями не всегда ощутима даже в 30-е годы, когда эти условия укрепляли реалистическую сторону его метода, конкретизировали обстоятельства существования героев, а иных из них привели к мысли о бунте против общества, где “сущность всего – деньги”.