Война за спасение отчизны (на примере произведений Гоголя)

Война за спасение отчизны неизбежна, сурова и справедлива, ибо ее “вышибло из народной груди огниво бед”. Но Гоголь видит те неисчислимые беды, которые приносят вражда и кровавые сражения между народами. В этом можно заметить близость гоголевских воззрений к мысли Шевченко, писавшего в предисловии к поэме “Гайдамаки”.

Динамическая, бурная эпоха освободительной борьбы на Украине XVI – первой половины XVII века представала здесь во всем своем величии, в динамичном потоке событий, а военные подвиги казачества и кровавые сражения

враждующих сторон описаны так живо и увлекательно, что это не могло не привлечь внимания Гоголя. Тем более что писатель создавал не документальное повествование, а художественную повесть-эпопею, в которой главный интерес заключался не в хронологической последовательности и точности описаний, а в изображении сильных, могучих, богатырских характеров из народа, восставшего во имя своей свободы, национального достоинства и независимости. Символом, знаменем этого движения была в те времена “православная вера”, отстаиваемая казачеством против католицизма, насильственного ополячивания.

Религиозная

окраска освободительных движений была характерным явлением истории средних веков. Энгельс писал по этому поводу, что в эти времена “…всякое общественное и политическое движение вынуждено было принимать теологическую форму. Чувства массы вскормлены были исключительно религиозной пищей; поэтому, чтобы вызвать бурное движение, необходимо было собственные интересы этих масс представить им в религиозной одежде”.

В повести Гоголя, как неоднократно отмечалось, хронология была весьма условной. Вначале шла речь о том времени, когда возникали могучие, своевольные характеры людей, отмычных от оседлой жизни и семейного уюта, подобных Тарасу Бульбе. “Это был,- пишет Гоголь,- один из тех характеров, которые могли только возникнуть в тяжелый XV век на полукочующем углу Европы, когда вся южная первобытная Россия, оставленная своими князьями, была опустошена, выжжена дотла… когда, лишившись дома и кровли, стал здесь отважен человек… когда бранным пламенем объялся древле-мирный славянский дух, и завелось казачество – широкая, разгульная замашка русской природы”.

Существует предположение, будто писатель, перенося события в дальнейшем к XVI-XVII векам, попросту забыл о том, что первоначально рассматривал Тараса Бульбу как характер XV века и не внес требуемого направления даты. Однако Гоголь нигде не говорит, что Тарас Бульба родился и действовал именно в XV веке. Он скорее обращался к истокам возникновения характеров, подобных Бульбе, находил их корни в далеком прошлом, что не противоречило тому обстоятельству, что Тарас Бульба с сыновьями подобно многим другим участвует в позднейших крестьянско-казацких восстаниях и войнах. Дальнейшее описание исторических происшествий, появление в повести образов реальных, исторических лиц (казацкие гетманы Наливайко, Остряница, “комиссар” Адам Кисель, коронный гетман Николай Потоцкий и др.) дают некоторое основание определить историческое время, отраженное в повести.

Время восстания украинских народных масс под предводительством Наливайко историками установлено вполне определенно: это 1594-96 гг., т. е. самый конец XVI века. К этой эпохе относится и утверждение Брестской унии (1596), вызвавшей активный протест на Украине. Последнее событие непосредственно в повести Гоголя не отражено, по уже при первой встрече с приехавшими из бурсы сыновьями Бульба говорит им: “Чтобы бусурманов били, н турков бы били, и татарву били бы; когда и ляхи начнут что против веры нашей чинить, то и ляхов бы били!”.

О наступлении иезуитов на веру и обычаи украинцев сообщают казаки, бежавшие из Украины на Сечь. Позднее, после казни Остапа, Бульба во главе своего войска идет па врагов, чтобы “отомстить за посмеяние прав своих, за позорное свое унижение, за оскорбление веры предков своих, за бесчинства чужеземных панов”. Таким образом, время действия в повести можно отнести к концу XVI – первой половине XVII века.

Далее, однако, хронология писателем сдвинута, сжата в интересах художественной динамики и слитности, непрерывности повествования. Если бой под Дубно в повести происходит вскоре после казни Наливайко, то дальнейшие битвы свершаются, когда полк Тараса находится в составе многотысячного казацко-крестьянского войска, возглавляемого “молодым, но сильным духом” гетманом Остряницей, возле которого находится “престарелый, опытный товарищ его и советник Гуия”. В действительности восстание под водительством Остряницы происходило более чем четыре десятка лет спустя после гибели Наливайко (т. е. в 1637-1638 гг.), на новом этапе антифеодального движения. Вряд ли Тарас Бульба, который уже в первой части повести представал как старый казак (у него “старая голова”, “седая голова”, взрослые сыновья), мог возглавлять войско после столь продолжительного срока.

Но и здесь Гоголь пользуется неписанным правом исторического романиста выявлять прежде всего внутреннее содержание, главенствующий “дух” и характер эпохи, правду мировосприятия людей далеких времен, а для этого – смело сдвигать события и улавливать самые существенные черты времени.

Имея в виду особенности гения Гоголя, его вольное обращение, с сюжетами и мотивами источников, его контаминацию исторических фактов, их пересоздание, творческое преображение, все же можно наметить некоторые линии повести, идущие от летописей и исторических сочинений, особенно от выделяемой им среди прочих “Истории русов”. Именно этот источник мог подсказать Гоголю мотив неоднородности украинской казачьей старшины, ее внутреннего расслоения, предательства той части, которая в обмен на шляхетские права и привилегии принимала католичество и сражалась в рядах польских войск против своего народа.

Тарас Бульба, как и многие другие коренные, старые полковники, в отличие от изменнической политики ополяченной старшины, остается верен обету товарищества и находится среди тех, кто возглавляет поднявшихся на борьбу за свободу запорожцев. Перед последним сражением под Дубно он говорит в своей речи: “Знаю, подло теперь завелось на земле нашей; думают только, чтобы при них были хлебные стоги, скирды да конные табуны их, да были бы целы в погребах запечатанные меды их. Перенимают черт знает какие бусурманские обычаи, гнушаются языком своим; свой с своим не хочет говорить; свой своего продает, как продают бездушную тварь на торговом рынке.

Милость чужого короля, да и не короля, а поскудная милость польского магната, который желтым чоботом своим бьет их в морду, дороже для них всякого братства”.