Своеобразие поэмы В. В. Маяковского “Облако в штанах”

Еще не прочитав поэму “Облако в штанах”, только лишь услышав ее название, можно ощутить нечто нежное, мягкое, доброе, нечто грандиозное и значащее в жизни любого человека. Действительно, буйное воображение поэта отталкивалось от реальных событий, в основу величайшей фантазии ложилось земное, всепоглощающее, бурлящее, но, к сожалению, безответное чувство. Любовь к Марии Александровне Денисовой послужила импульсом к созданию поэмы, впоследствии посвященной Лиле Брик.

Первоначальный накал любовной драмы был настолько мощным, настолько

внутренне испепеляющим, что своим первым током пронизал всю поэму, каждую ее часть.
Уже в прологе, а затем и в первой части мы чувствуем перешедший из ранней лирики Маяковского конфликт между лирическим героем и обществом. Герой противопоставляет себя тем, для кого любовь – похоть, эпизод. За внешней дерзостью и грубостью скрывается ранимая и уязвимая душа героя, жаждущая любви, не просто физической близости, а именно безоглядной, глубокой, нежной, всепоглощающей любви.

Бесконечно одинокий и несчастливый человек мечтает найти ласку, простое сочувствие и участие, он хочет свою бронзовость “спрятать

в мягкое, в женское”. Любимая женщина необходима ему как воздух, она нужна ему для того, чтобы хоть с нею ощутить себя самим собой, маленьким, беспомощным, по-детски беззащитным: “Ведь для себя не важно / и то, что бронзовый, / и то, что сердце – холодной железкою”. Любовь героя настолько сильна, что он готов разреветься и ничуть не стыдится. этого, он не стесняется своих слез, не боится обнажить перед всем миром эту свою чудовищную слабость: “Глаза наслезненные бочками выкачу”.Вся первая глава – это не трактат о любви, а переживания героя, выплеснутые наружу, в ней нет рассуждений, присутствуют только эмоции.

Точнее эту главу можно определить как “пожар сердца”. Эта “прекрасная болезнь” поражает организм, превращая “обгорающий рот” в кратер вулкана, который “изрыгает” слова, выбрасывающиеся, “как голая проститутка / из горящего публичного дома”. Возникает лихорадочно-возбужденное описание сердечного пожара – с лестницами, бочками, “блестящими касками”, “сапожищами пожарных” и “обугленными поцелуишками”.

Метафора “огонь любви” переводится в буквальный план – “плавлю лбом стекло окошечное”. Взволнованность и нетерпеливость героя передаются в бешеном ритме бега нервов. “Тихо, / как больной с кровати, / спрыгнул нерв”. Атмосфера беспомощности и подавленности постепенно накаляется. “И вот, / сначала прошелся / едва-едва, / потом забегал / взволнованный, / четкий”. Наступает апогей: “Нервы -/ большие, / маленькие, / многие! – /скачут бешеные, / и уже / у нервов подкашиваются ноги!” Нервная дрожь героя вызывает сотрясение в здании, “рушится штукатурка”, “лязгают двери”.

Состояние возбужденности и напряжения поэт передает аллитерацией. Повторение звука “ч” (“мечутся отчаянной чечеткой”) создает темп и ощущение беспрерывного движения.
Развязка наступает подобно взрыву, на героя обрушивается самое страшное горе, самая невыносимая боль – уход любимой женщины, что перенести он не в силах. Боль разрастается в его мозгу до сознания всемирной, вселенской катастрофы. Женщина – единственная, которая могла бы дать ему счастье, его женщина, самим Богом для него созданная, ему предназначенная, уходит к другому.

Уходит потому, что у другого – деньги. В любовном треугольнике нет соперника, которого полюбила Мария, третьим в него включен буржуазный строй, где отношения между мужчиной и женщиной построены на выпаде, корысти, купле-продаже, но не на любви. Она – “Джоконда, / которую надо украсть”. “И украли”, а мы читаем: купили, прельстили богатством, комфортом, деньгами. Любовная драма постепенно перерастает в социально-общественную, даже в политическую.

Маяковский был ранен безответной любовью. Дело не в том, что ему лично не повезло, уход любимой открыл ему, что мир устроен неправильно, несправедливо, любовь в нем зависит от категорий, от которых она не должна зависеть. Отвергнутое чувство приводит поэта к отрицанию любви вообще, а вслед за этим и многих других ценностей.
Поэзия не исключение в этом ряду. “Над всем, что сделано”, герой “ставит nihil”. Однако он не отрицает поэзию вообще, инстинктом нравственного, здорового человека он выступает против салонного, обескровленного голым эстетством искусства. Он полагает, что поэзия в классическом рафинированном виде изжила себя. Она слишком оторвалась от реальной жизни и от реального языка, на котором говорит народ.

Гиперболизируя этот разрыв, герой противопоставляет “вдохновенных простаков”, которые “выкипячивают… / из любвей и соловьев какое-то варево”, себе, чья задача состоит в том, чтобы дать “корчащейся безъязыкой” улице язык, в том, чтобы дать ей возможность “кричать и разговаривать”. По мнению Маяковского, найти общий язык с массами – цель поэзии, а не политики. Чтобы приблизить эту цель, прежде всего нужно отказаться от чуждых народу тем и не воспевать “и барышню, / и любовь, / и цветочек под росами”.

А для этого необходимо сделать поэзию близкой и понятной народу, нужно найти форму, позволяющую соединить лирику с грубостью. Отсюда и смешение лексики, ее агрессивность, сочетание уличной грубости и высокого стилистического слога, одновременное сосуществование “вавилонских башен городов” и кривых папертей, “выхаркивающих давку на площадь”, “хоров ангелова хорала” и “умерших слов разлагающиеся трупики”. Однако за грубостью – внешним проявлением жизни – скрывается нечто более значительное, сокровенное, желанное.

Обращаясь к толпе, Маяковский взывает прежде всего к ее нравственной стороне жизни, он призывает к обретению гордости и чувства собственного достоинства: необходимо “остановиться” и “не сметь просить подачки”.
Раненая любовь дала прозрение поэту, и он стремится открыть людям истину, состоящую в отречении от мира, лишенного настоящей любви и настоящих ценностей. Миссия Маяковского, представителя “чистого искусства”, – это миссия “златоустейшего, чье каждое слово душу новородит, именинит тело”. Он призван на землю для обновления и возрождения жизни.

Как пророк Державина и Пушкина “духовной жаждою томим”, он видит “идущего через горы времени, / которого не видит никто”. И этот кто-то – “в терновом венце революций” “шестнадцатый год”. Грандиозное пророчество Маяковского сбывается с разницей лишь в один год. А пока он – “его предтеча”, он искупитель грехов, он там, где боль, он принял ее на себя, он “распял себя на кресте”, он выжег душу, где нежность растили”.

Поэт готов повторить подвиг Данко, он готов вытащить, растоптать душу и отдать, “окровавленную, как знамя”, на путь уничтожения вековой, изначальной несправедливости мироздания.
Метафора “спаситель” – это попытка автора найти лекарство против поразившей сердце героя болезни – несправедливой жизни, корыстной, основанной на деньгах любви. А возбудителем этой болезни является существующий общественный строй, который нужно свергнуть во что бы то ни стало. Поэтому революция, по мнению Маяковского, должна принести не жестокость, и даже не социальное освобождение, а нравственное очищение, в ней же он видит способ покончить с ненавистным строем. По всей главе проходит мотив крушения старого мира, низвержения его “героев от завоевателя Мамая, предателя Азефа до “Наполеона на цепочке”, “железного Бисмарка”, “генерала Галифе” и миллиардера Ротшильда.

Необыкновенная выразительность в развенчании идеалов буржуазного мира достигается акцентированием ударного слова в строке (“Выньте, гулящие, руки из брюк…”), подбором интересных рифм. Составные рифмы “бомбу” – “лбом бы”, “пишу ли” – “шулер”, усеченные неточные рифмы “нежненько” – “мятежников”, омонимичные рифмы “мне ж” – “мне” – “на гумне” придают поэтическую стройность и смысловую законченность каждой строфе. Строки, распадающиеся на отдельные фразы и даже слова, передают читателю напряженность, взволнованность, непримиримость, даже некоторую озлобленность:
Вдруг и тучиИ облачное прочееПодняло на небе невероятную качку…
И здесь же резко контрастные строки о ком-то, запутавшемся в “облачных путах” вызывают прилив доброты и нежности. В поэме вновь возникает мотив “облака в штанах”, мы ощущаем постоянное присутствие чуткой, отзывчивой души лирического героя и ее сопереживание всем потрясениям в этом “оплеванном мире”.
Душа всеми силами молится о любви чистой, не испоганенной корыстью. Она испытывает жуткие муки от ощущения пошлости и грязи окружающего мира, от тяжести “на шее воловьей” “миллиона миллионов маленьких грязных любят”. Эта боль настолько сильна и всепоглощающа, что ставит лирического героя на одну ступень с самим Богом. Несовершенство бытия и невозможность изменить несправедливость мироздания заставляют лирического героя от мольбы и поклонения, от слепой веры “всесильному Божищу” прийти к выводу о ничтожестве “крохотного Божика”.

Герой обвиняет Господа в том, что он видит только добро, что он ежедневно “обмакивает раздобревшие глаза” в “облачный кисель”. Однако мир полон зла, которое нужно “изучить”. Настоящая любовь – это наслаждение, это чувство, которым нужно жить и отдаваться ему целиком.

А если Богу неведомо такое чувство, если он не может “выдумать, чтоб было без мук целовать”, тогда зачем же он нужен? Такой Бог должен быть низвергнут.
Поэма “Облако в штанах” завершается богохульно. Лирический герой бросает вызов всему миру и самому Богу, он называет себя “тринадцатым апостолом”, который является могучим образом отрицания и бунта. И первоначальное название поэмы “Тринадцатый апостол” призывает к протесту против существующей общественной морали, против ложного искусства, против буржуазной любви и исчерпавшей себя, по мнению поэта, религии.

Однако, провозгласив четыре “долой”, лирический герой не находит выхода из нравственного тупика, не находит духовной силы, призванной обновить и возродить жизнь. Подобно ницшеанскому человеку, герой Маяковского стремится вырваться из общественных пут и прийти к “первоосновной жизни”, и он остается в вакууме, где еще не обретены новые ценности и счастье еще далеко.