«Облако в штанах» анализ поэмы Владимира Маяковского
С раннего творчества Маяковскому была свойственна чрезмерная лирическая распахнутость миру, открытость и незащищенность. Неслучайно самой яркой метафорой его ранней поэзии можно считать «бабочку поэтиного сердца». В каждом герое ранней лирики чувствуется «сплошное сердце» Владимира Маяковского.
Первым крупным произведением, написанным молодым поэтом в 1915 году, стала поэма с несколько эпатирующим названием «Облако в штанах» , анализ которой и будет здесь представлен. Сам Маяковский в подзаголовке определил ее как «тетраптих»,
Когда-то футуристы хотели выкрикнуть всему миру свои новые требования в манифесте «Пощечина общественному вкусу», но это был сплошной эпатаж, кривлянье и позерство перед обывателями.
В поэме все намного масштабнее: противопоставление обществу в прологе поэмы развивается до противопоставления всему мирозданию в конце. А противостоять всему и вся под силу только мощной личности. Поэтому Образ лирического героя гиперболизирован и сливается в сознании
Мир огромив мощью голоса, Иду — красивый, двадцатидвухлетний. …не мужчина, а — облако в штанах!
Так объясняется Смысл этого необычного названия поэмы. Поэт использует самоиронию, но в сочетании с нежностью:
Что может хотеться этакой глыбе? А глыбе многое хочется!
Но это «многое» , оказывается очень простое и человеческое, свойственное простым смертным, например, «ночью хочется звон свой спрятать в мягкое, в женское» .
Анализ первой части позволяет сразу оценить строфику поэмы. Мучительность ожидания своей возлюбленной героем выражена вынесением каждого слова в отдельную строку, что передает медлительность течения времени. И как итог страданий — казнь: «Упал двенадцатый час, как с плахи голова казненного» . Как всегда, у Маяковского метафоры воспринимаются в прямом смысле, создавая абсурдную картину:
Нервы — Большие, Маленькие, Многие! — Скачут бешеные, И уже У нервов подкашиваются ноги!
В итоге все-таки пришедшая героиня лишает героя последней надежды на любовь: катастрофа, постигшая героя, сравнима только с мировыми катастрофами. Его внутреннее горе по силе может сравниться только с Везувием, который, извергнувшись, погубил Помпею. У героя «пожар сердца» , но внешне он спокоен, «как пульс покойника» . Поэтому вполне объяснимо, почему герой считает: долой вашу любовь.
Трагедия любви, пережитая поэтом, порождает отрицание всего прежнего (как когда-то у И. С. Тургенева в романе «Отцы и дети»):
Я над всем, что сделано, Ставлю «nihil».
Так возникает Основная проблема второй части поэмы: «отверженные» прежним искусством актуальные темы должны теперь найти свое место, однако старые средства выразительности не могут решить эту задачу, поэтому «улица корчится безъязыкая — ей нечем кричать и разговаривать» . Интересно, что в традиционном для поэзии противопоставлении жизни и искусства поэт предпочитает жизнь ( «гвоздь у меня в сапоге кошмарней, чем фантазия у Гете» ), а Образ героя поэмы сливается здесь с образом вождя всех «униженных и оскорбленных», а также с Заратустрой и Христом.
Третья часть поэмы насыщена библейскими образами. Более того, герой себя мнит чуть ли не самим Богом, ведь он готов на самопожертвование: «душу вытащу, растопчу, чтоб большая! — и окровавленную дам, как знамя» . Именно такая высокая цель достойна «громады» личности главного героя. Но кого вести за собой под этим знаменем?
Ведь вокруг царит пошлость и бездарность, следовательно, такой мир нужно разрушить.
Только вот идеалу «Царствия Небесного» противопоставлен «рай земной», построенный самими людьми на обломках старого, несовершенного мира. Таким образом, несовершенство мира для героя проявляется, прежде всего, в том, что существует несчастливая любовь. По его мнению, если Бог не смог создать совершенный мир, он должен уступить место кому-нибудь другому.
Может, Человеку, которого когда-то прославил Сатин в пьесе М. Горького «На дне»?
В заключение необходимо добавить, что типичный для дореволюционной лирики конфликт не ограничивается в данной поэме сферой любовной. Разлука с любимой приводит героя к последовательному отвержению современной морали ( «долой вашу любовь» ), эстетики ( «долой ваше искусство» ), политики ( «долой ваш строй» ) и, наконец, религии ( «долой вашу религию» ). Но глобальное нигилистическое отрицание все-таки не является самоцелью, наоборот, оно пронизано пафосом утверждения ценностей другого миропорядка и мироустройства, что впоследствии проявится в полной мере в революционном творчестве Владимира Маяковского.