Почему мне понравилась поэма “Облако в штанах”
Поэма создавалась на протяжении 1914 – первой половины 1915 года и сначала называлась “Тринадцатый апостол”. Сам Маяковский определял композицию произведения как четыре крика или четыре части: “долой вашу любовь, “долой ваше искусство”, “долой ваш строй” и “долой вашу религию”. Вступление звучит предупреждением о том, что поэт будет дразнить читателя, задевая и ударяя “об окровавленный сердца лоскут”. В его душе “ни одного седого волоса”.
Идет – “красивый, двадцатидвухлетний” по лесенке своих
“Вы думаете, это бредит малярия?” Нет, это первый крик в первой части. Из ожидания любви рождается образ Марин украденной Джоконды. Будет любовь или нет?
Какая – большая или крошечная?
В этом ожидании есть надежда и обреченность, спокойствие и бешеная пляска нервов. “Уже у нервов подкашиваются ноги”. Поэту мало его “я”. В этом диком шаманском танце поэт слышит знакомый, бесконечно дорогой ему голос. Кто говорит?
Мама?
Мама! Ваш сын прекрасно болен! Мама!
У него пожар сердца. Среди стольких “блестящих”, “в касках”.
Мама
А крик второй уже “торчком стоял в горле”.
Долой ваше искусство! Никогда Ничего не хочу читать. Книги? Что книги! “Не над книгами поэт “ставит” шЫ1″.
Он обращается к “каторжанам города-лепрозория”. “Господа! Остановитесь! Вы не нищие, вы не смеете просить подачки!” Зачем вам “варево” из “Любовей и соловьев”?
В финале второго крика на первый план выходит Маяковский-футурист, взошедший “на Голгофы аудиторий Петрограда, Москвы, Одессы, Киева”. “Видели, как собака бьющую руку лижет?!” Так и поэт готов душу вытащить, растоптать и “окровавленную” дать, как знамя. Эхо второго крика подхватывает другой писатель-футурист: сквозь свой до крика разодранный глаз лез, обезумев, Бурлюк. Третья часть – долой ваш строй Сейчас фразы “грядет шестнадцатый год” и “выше вздымайте, фонарные столбы, окровавленные туши лабазников”
Звучат как предсказания. Тогда для поэта строки о сумасшествии и кровавом закате были лишь образами, отражающими его внутреннее состояние. В третьем крике появляется тень Богоматери, “въевшейся глазами” в сердце поэта. Автор нарекает себя тринадцатым апостолом, стихами которого будут потомки крестить детей.
Это подводит читателя к финальной части поэмы. Долой вашу религию!
В четвертом крике снова возникает образ Марии. Поэт возвращается к ней, но если вначале в “поэтиной” душе нет “ни одного седого волоса”, то теперь он “уже начал сутулиться”. Имя Марии звучит как надежда на любовь, и забыть его страшно.
Как поэт боится забыть какое-то в муках ночей рожденное слово, величием равное богу.
Человек, несущий на плечах “миллионы огромных чистых любовей и миллион миллионов маленьких грязных любят”, готов беречь Марию, как солдат единственную ногу. “Хочешь, Мария?!” Не хочет!
Куда же нести поэту “окапанное слезами” сердце? И он становится “бок о бок” с Богом. Давайте – знаете – устроимте карусель на дереве изучения добра и зла! Хочешь?
Не хочет!
Здесь в поэме возникает тема демона, взбунтовавшегося ангела. “Я тоже ангел, я был им…” “Я думал – ты всесильный божище, а ты недоучка, крохотный божик”. Что делать, если “звезды опять обезглавили и небо окровавили бойней”. Остается лишь встать во весь свой огромный рост и крикнуть:
Эй, вы! Небо! Снимите шляпу! Я иду!
Глухо.
Крики, слившиеся в один вопль, потонули в молчании вселенной, которая “спит, положив на лапу с клещами звезд огромное ухо”. Поэма производит впечатление взрывного произведения. Оно переполнено гиперболами.
“Миллион любовей”, Наполеон, ведомый, как мопс, на цепочке, город-монстр, лопающийся от сала, хохочущие в спину канделябры, пешеходы, которых “обсосала” “морда дождя”. Во всем слышатся огромные шаги автора, сумевшего так себя вывернуть, “чтобы были одни сплошные губы”. Эмоции поэта взламывают стихотворные строки, превращая их в “лесенку”.
(1 votes, average: 5.00 out of 5)
Loading...