Рассказ очерк роман (Мамин-Сибиряк Д. Н.)

В своих воспоминаниях о Чехове беллетрист И. Н. Потапенко рассказал, какой особый интерес вызвала у Антона Павловича самобытность Дмитрия Наркисовича Мамина-Сибиряка с его “уральским колоритом”, с таким свойством, как быть всегда и во всем самим собою – как в жизни, так и в своих книгах. “Чехов сравнивал его с черноземом где-нибудь в Тамбовской или Херсонской губернии: копай хоть три дня в глубину – все будет чернозем, никогда до песку или глины не докопаешься…

Он в книгах такой же точно, как и в жизни… Тот же чернозем –

жирный, плотный, сочный, который тысячу лет может родить без удобрений. Растут на нем дикие травы и злаки, им же несть числа, а в гущине их живут на воле зайцы, стрепеты, куропатки и перепела…

Это та степь, которая воспета Гоголем… В каждом его рассказе какой-нибудь Поль Бурже извлек бы материала на пять толстых романов. Знаешь, когда я читал маминские писания, то чувствовал себя таким жиденьким, как будто сорок дней и сорок ночей постился”. И еще Чехов говорил: “Мамин принадлежит к тем писателям, которых по-настоящему начинают читать и ценить после их смерти…

Потому что они свое творчество не

приурочивали к преобладающему направлению”.

В автобиографическом романе Мамина-Сибиряка “Черты из жизни Пепко”, где рассказывается о первых литературных опытах молодого героя-л итератор а, о становлении его творческой личности, высказано немало заветных мыслей автора о писателе, о литературе. Здесь и о языке как “богатстве”, как “даре божйем”, о “процессе зарождения” героев, как живых людей, “самом таинственном процессе в психологии творчества, еще более таинственном, чем зарождение какого-нибудь реально живого существа”; о необходимости для писателя “высокой нравственной чистоты”, о том, что “душевным тоном среднего человека нельзя писать, потому что все исходит из таинственных глубин нашего чувства”; о непримиримости к писаниям, от коих несет “спертым воздухом мелочной лавочки и ремесленничеством, которое сводится к угождению публике”; о “внутреннем человеке” в писателе, с духовной смертью которого веет, тлением от его писаний и т. д. И здесь же – о положительном в жизни и в литературе. “Несовершенство” нашей русской жизни – избитый конек всех русских авторов, но ведь это только отрицательная сторона, а должна быть и положительная. Иначе нельзя было бы и жить, дышать, думать…

Где эта жизнь? Где эти таинственные родники, из которых сошлась многострадальная русская история? Где те пути-дороженьки и роковые росстани… по которым ездили могучие родные богатыри?

Нет, жизнь есть, она должна быть”.

Все эти вопросы, над которыми задумывается молодой герой-литератор, свидетельствуют о том, как серьезно, с какой моральной гражданской ответственностью готовил себя к работе в литературе Мамин-Сибиряк, и как важно для него было найти положительное в русской жизни. Это положительное и развертывается в его творчестве, в изображении многих и многих оригинальных характеров уральцев, составляющих не однородную социальную массу (бесплодную, как все однородное, однотипное для подлинного созидания, исторического творчества), а общественно-бытовое многообразие народной жизни. Это та почва, тот “чернозем” (употребляя слово Чехова), который сам по себе есть культура и из которого выросло творчество Мамина-Сибиряка как явление культуры демократической.

Читая Мамина-Сибиряка, воочию видишь, как богата была “разнообразным человеческим материалом” уральская жизнь, хорошо известная писателю по его детским, юношеским впечатлениям, по бытовым наблюдениям, поездкам по заводам, приискам, скитам, по встречам и разговорам с “простыми” людьми. В книгах писателя широко охвачены самые разные слои населения: заводовладельцы, управляющие, мастера, рабочие, старатели, крестьяне, помещики, купцы и дельцы новой формации, чиновники, священники, старообрядцы, сплавщики, лесники, охотники и т. д. Здесь весь Урал, все то, что лежало в его исконном укладе, и то новое, что входило в него в пореформенные десятилетия, вторжение капитализма, буржуазных отношений, разрушавших старые устои.

Как-то, еще в молодости, давая отповедь своему брату, объявившему “недостаточно эстетическим” его рассказ, Дмитрий Наркисович говорил, что не случайно в русской литературе “торжествует мужик”, так как этот мужик представляет собою многомиллионный народ, перед которым ничтожна всякая “салонная беллетристика”. И сам он с любовью выводил этого мужика в своих книгах, открыл для русского читателя уральского заводского рабочего с его характерно сложившимися в исторических условиях традициями и качествами. Одно из этих дорогих для писателя качеств – это то, что герой его романа “Три конца” называет “заводской косточкой”, сознанием “своего кровного заводского дела”. В этом романе старый доменный мастер Никитич, отработавший свое, не может без дела сидеть дома, “добровольно” ходит на фабрику и рассказывает “удивительную вещь” о бездействующей домне:

“Этак вечерком лежу я в формовочной… будто этак прикурнул малость,.. Лежу и слышу: кто-то как дохнет всей пастью! Ей-богу, Петр Елисеич…

Ну я выскочил в корпус, обошел все, сотворил молитву и опять спать. Только-только стану засыпать, и опять дохнет… Потом уж я догадался, что это моя-то старушка домна вздыхала. Вот сейчас провалиться…”

А до этого Никитич с азартом накидывается, когда слышит, что “все уйдут с огненной работы”:

“- А как же, например, моя-то домна останется?.. Ну, как ее оставить хоть на час?.. Сейчас козла посадишь – и конец!”

В старом мастере, как замечает автор, “сказался фанатик-мастеровой, выросший на огненной работе третьим поколением”.

До Мамина-Сибиряка не было в русской литературе таких рабочих-“фанатиков”, и они повторятся впоследствии разве лишь в рассказах Андрея Платонова (характер машиниста в рассказах “Фро”, “В прекрасном и яростном мире” и др.).

В нелегком труде мастеров, рабочих бросается в глаза их профессиональная артистичность. В романе “Приваловские миллионы” старый управляющий Лука Назарыч, осматривая фабрику, “невольно остановился, чтобы полюбоваться артистической работой ключевских кричных мастеров”. В “Горном гнезде” описана “артистическая работа” двух мастеров, которые, прокатывая двенадцатипудовый раскаленный рельс, “точно играли в мячик около катальной машины”.

В очерке “Бойцы”, где так живописно, выразительно изображены опасный весенний сплав на реке Чусовой, искусство, мужество сплавщика Савоськи, есть такие слова: “Совсем безграмотные мужики дорабатываются до высших соображений математики и решают на практике такие вопросы техники плавания, какие неизвестны даже в теории… Но одного знания, одной науки здесь мало: необходимо уметь практически приложить их в каждом данном случае, особенно в тех страшных боевых местах, где от одного движения руки зависит участь всего дела”.

В смертельно рискованном деле, когда от дрогнувшей руки может разбиться стремительно несущаяся барка от столкновения со скалой, раскрывается характер героя, не только виртуозное мастерство. Вообще, в труде, и не только заводском, писатель видит внутреннюю характерность, не просто физические усилия.

Рабочие люди у Мамина-Сибиряка высоко профессиональны, и уверенность в нужности, ценности своего труда придает им то чувство “человеческого достоинства”, о – котором говорит один из героев “Трех концов”.

Опять-таки Андрея Платонова, его “фантастических” изобретателей заставляет вспомнить герой романа Мамина-Сибиряка “Без названия” Иван Гаврилыч Потемкин, который служил в частном банке, был бухгалтером, но, по его словам, “не мог перенести… измучила мысль о насосах, то есть собственно не о насосах, а общая идея применения атмосферного давления как общего двигателя”. С “фантастическим огоньком” в глазах говорит он о своем “грандиознейшем открытии”, которое не только превратит пустыни, всю землю в цветущие сады, но и “устранит само собой все социальные недоразумения, нищету, порок, самое рабство, потому что сделает каждого человека сильнее в десять раз и тем самым возвысит его производительность”. В этом “безумстве” “всемирно-спасительных” проектов что-то характерно русское.

Черта комическая, но и не такая уж фантастическая.

Кстати, и сам писатель в этом же романе придается утопическим проектам. Его главный герой дворянин Окаемов, возвращаясь в Россию из Америки, где он прожил несколько лет и где прошел “боевую” школу деловой, практической выучки, быстро добивается на родине доверия и почета в “торговом мире”. Но не удовлетворенный этим, не желая быть только “сытым американским янкой”, Окаемов задумывает “грандиозный план”: на Урале с его невиданными несметными сокровищами,”применить тот громадный капитал, который пропадает в форме непутевых людей, не знавших куда деваться”.

Капитал в широком нравственном смысле слова. Окаемов организует “промышленное предприятие” на Урале, нечто вроде колонии из интеллигентных “непутевых людей”, ставя целью не только их материальное благополучие, но и моральное удовлетворение. Программой его делается труд, ^благодарная хорошая работа, потому что она окрылена сознанием общего дела”, общей гражданской ответственности.

Как ни утопична затея главного героя, как, впрочем, и сама идея романа, показателен, однако, интерес писателя к проблеме путей развития России, видевшего в расцвете промышленности насущную задачу времени. Но не “американской точки зрения” (употребляя выражение из романа) придерживался писатель: известно, что по темпам развития промышленности в конце XIX века Россия обгоняла Америку. Писатель задумывается о “человеческой” стороне индустриального расцвета, который в Америке, по словам его героя, наложил печать “эгоизма”, “холодности и жесткости” на все отношения и которому в России не должны быть принесены в жертву духовные, нравственные сокровища народной жизни.

Источники:

Мамин-Сибиряк Д. Н. Золото: Роман / Вступ. ст. М. П. Лобанова,- М.: Сов. Россия, 1987.-272 с.

Аннотация: Перу выдающегося русского писателя-демократа второй половины XIX в. Д. Н. Мамина-Сибиряка принадлежит цикл крупных ^романов, впервые раскрывших читателю огромный пласт русской жизни,- горнозаводского Урала (“Горное гнездо”, “Приваловские миллионы”, “Дикое счастье” и др.), а также большое число повестей, рассказов, очерков.

Роман “Золото” посвящен жизни, труду уральских золотоискателей в пореформенное время. Богатство бытовых, жизненных картин, приисково-уральский колорит, захватывающее развитие сюжета, драматические судьбы людей – все это придает замечательному роману большую социально-психологическую и историческую содержательность.