Представления о личности и творчестве (на примере творчества Пушкина)

Поиски подходов к проникновению в тайну личности художника, в импульсы его поступков, творческих порывов и логику развития – задача неимоверно сложная. Ее, однако, не следует считать в принципе не решаемой. Позитивные перспективы открываются по мере совершенствования разных сфер гуманитарного знания, а также подкрепляются былыми опытами реконструкции облика поэта, в которых накоплено немало ценного и поучительного.

Тем более важно знать, чем руководствовались в прошлом – дальнем и относительно близком – создатели образов Пушкина.

Формирование

образа художника в целом подчиняется общим законам восприятия человеком человека. Представления о художнике, поэте, писателе давней эпохи кристаллизуется на основе синтеза разноплановых знаний, впечатлений, накопления сведений и эмоциональных откликов о его личности и творчестве. Немаловажное значение имеет при этом образ-эталон творца, который оказывается одним из решающих критериев в закреплении мнений о создателе непреходящих художественных, ценностей. В способах познания художника преломляются социальные, мировоззренческие установки общества или социальной группы, отражается общий уровень представлений о личности, индивидуальности творца, о самом процессе создания эстетических ценностей.

Чем мы дальше от времени реальной жизни поэта, тем опосредованней становятся интерпретации образа, хранимые в социальной памяти,- увеличивается число инстанций-посредников между реальным человеком и поколениями, актуализирующими мнение о нем.

Поскольку образ поэта – явление конкретно-историческое, то неизбежен вопрос: какова направленность динамики представлений о личности и творчестве? Цель познания в конечном счете всегда сопряжена с желанием достигнуть наиболее верного представления о загадочном феномене. Отказ от одной трактовки образа творца во имя другой, как правило, и мотивируется стремлением к повышению адекватности образа. Ч

То вообще можно считать образом “истинным”, адекватным? Учитывая закон неисчерпаемости сложного явления, можно предположить, что разные поколения читателей Пушкина хотели бы обрести многогранное, по возможности полное и объективное понимание истинной сути личности и творчества поэта в контексте условий времени его реальной жизни. Как раз такой образ и вырабатывался на протяжении почти двух столетий в ходе перебора трактовок, отсеивания фальсифицировавших его данных. В образ поэта включается понимание вклада, внесенного творцом в духовный, культурный, исторический прогресс.

Оценка этой его, роли раскрывается все более полно и разнопланово по мере культурно-исторического движения: чем дальше отходим от периода реальной жизни поэта, тем яснее, определеннее просматривается его роль для отечественной и мировой культуры. Поэтому в понимание адекватного образа поэта включаются многочисленные интерпретации его читателями многих поколений.

Смены интерпретаций облика и творчества Пушкина стали своего рода школой накопления опыта культурно-исторического познания художников слова. Неполнота, односторонность отдельных трактовок образа поэта, своего рода “сопротивление” объективной многозначности стремлению обузить, оскопить облик классика, необходимость выработки более точных и верных ориентиров в оценках его жизни и творчества – все создавало объективные условия для совершенствования самих принципов и приемов восприятия деятеля искусства. Навыки прочтения поэта стали включать своеобразные умения и привычки синтезировать впечатления, видеть за множественностью проявлений классика создания одного и того же уникального человека. (Конечно, навыки эти складывались и оттачивались наряду с общими способностями восприятия другого человека как личности, умением реконструировать, облик по внешним впечатлениям о собеседнике…)

Критика, литературная наука развивали способность читателей воспринимать произведение как “дело рук” конкретного человека, как высказывание в диалоге собеседников. Искусство ведь, по замечанию В. Белинского, это воспроизведение действительности, повторенной как бы вновь созданный мир. Может ли в таком случае поэт не отразиться в своем произведении как человек, как характер, как натура, как личность?

Разумеется, нет, подчеркивал критик, ибо и сама способность изображать явления действительности без всякого отношения к самому себе есть в известной мере выражение натуры поэта.

Теоретики искусства и писатели хорошо понимали, как значимы суждения о художниках, создателях эстетических ценностей для разных сфер социальной и культурной жизни. Образ художника не только “программирует” восприятие творчества, но и способствует утверждению эталонной “поэтики поведения” (Ю. Лотман), норм и образцов нравственности. Федин в связи с этим замечал: “Учит не только искусство, учит его создатель.

Что больше влияло на литературу конца XVIII века – “Кандид” или Вольтер? “Эмиль” или Руссо? Автор освещал сочинения своей жизнью. Образы русских писателей XIX века нередко оспаривали первенство влияния у своих произведений… Биографии Достоевского и Толстого формировали русскую литературную мысль наряду с произведениями этих писателей”.

Образ Пушкина особенно интересен в этом плане тем еще, что позволяет ставить вопрос о своего рода типологии личности, истории жизни и истории восприятия наследия творца, свершившего революционный переворот в искусстве. Не случайно образ поэта часто сопоставляют с образом Моцарта, находят немало пересечений и прямых совпадений в биографических коллизиях того и другого, в характере новаторства и в понимании потомками двух светлых гениев. Наиболее поразительный пример совпадения – в сходном непонимании их обоих большей частью современников и рядом последующих поколений.

Отношение к ним порой принимало форму поверхностных оценок как “легковесных”, по-детски ясных и простых, “прозрачных” гениев, для восприятия наследия которых вовсе не следует умственно и духовно напрягаться.

Замечалась новизна лишь формы поэтического и музыкального творчества. С особой настойчивостью Пушкина упрекали (особенно в прошлом веке, но рецидивы встретишь по сей день) в чрезмерной простоте и малой основательности. Такие суждения иногда трансформировались в утверждения о якобы превалирующем “объективизме” пушкинского творчества.

Подобные и близкие стереотипные оценки, клише, закрепляясь в социальной памяти, мешают восприятию личности и творчества поэта в реальной многозначности.

По мере движения времени понятие “Пушкин” вбирает в себя все больше смыслов, трактовок. Сам характер уплотнения понятия за счет конденсации пониманий в значительной мере определен расширением представлений о возможных истолкованиях образа поэта. Принципиальное значение имеет поэтому включение в контекст восприятия личности и творчества Пушкина тех мнений, оценок, которые по разным соображениям и причинам либо вовсе не учитывались до сих пор, либо негативистски отбрасывались.

А как показательны, к примеру, споры о Пушкине В. Соловьева и В. Розанова, статья “Два маяка” поэта и религиозного мыслителя Вяч. Иванова, как неотделимы от общих логик понимания Пушкина труды о нем В. Набокова, В. Ходасевича и многих других.

Размышления об истории жизни образа поэта в памяти поколений заставляют заглядывать и в будущее.

Каким будет Пушкин в 2099 году, когда читатели отметят трехсотлетний юбилей поэта? У Пушкина, по очень точному замечанию Ю. Лотмана, есть удивительная способность “ускользать” от исследователей в моменты, когда кажется, что понято о поэте самое главное. Причина не в недостатках литературоведения или историко-литературной науки, а в самой сущности пушкинского творчества и образа поэта.

Пушкин сохраняет свойства живого собеседника – он отвечает на запросы тех, с кем вступает в контакт. Неисчерпаемость образа художника в памяти потомства предвосхищал сам Пушкин. Динамика представлений о нем подтверждает справедливость формулы, он был и остается “вечно тот же, вечно новый”.