Лермонтовский герой кто он? На примере образа Печорина

В литературной родословной Печорина занимает далеко не последнее место герой бессмертной комедии Грибоедова. Софья говорит о Чацком: “остер, умей, красноречив”, но и “унизить рад, кольнуть; завистлив, горд и зол”, готов “на весь мир излить всю желчь и всю досаду”. Все эти черты не в меньшей мере можно отнести и к личности Печорина, в котором “веяние байронического романтизма” ощутимо еще в большей степени, чем в Чацком.

Он принадлежит к скорбным натурам с “озлобленным умом”, к типу людей, которые, по словам критика,

“вечно находятся в борьбе с внешним миром и самими собою, всегда недовольны, огорчены и желчны”. Им свойственно “чувство внутреннего недовольства, неудовлетворение ничем в жизни; отсюда тайная тоска…”. Все это признаки высших, глубоких натур. “Чем глубже натура человека, – писал Белинский, – тем сильнее в нем стремление и тем менее способен он к удовлетворению”.

Печорин как характер, личность резко противостоит людям умеренно-практического миросозерцания, которым все ясно в мире, а если что-то и неясно, они не’ станут ломать голову над сложностями и противоречиями жизни. Это –

люди с рассудительно-трезвым взглядом на человеческое существование. Они легко приспосабливаются “по обстоятельствам” к внешней среде, выбирая более удобные с точки зрения личной выгоды и благополучия линию поведения и формы общения с окружающими. Они, как правило, уверенно и спокойно совершают свой жизненный путь.

Иными словами, они носители мещанской идеологии, обыкновенные обыватели. Известно, что чем ограниченнее человек, тем меньше он способен понять других, тем суровее он судит о слабостях других.

Именно такой человек обычно выступает и роли моралиста, сурового блюстителя нравственности. Речь идет о носителях идеологии “толпы”, “светской черни”, психологии обывателя, который тешит себя мыслью, что он лучше ж выше других. Л. Григорьев, отмечая чисто внешнее, напускное, “миражное” в Печорине, писал: “… основы же его характера трагичны, пожалуй, страшны, но никак уже не смешны”. Люди печоринского типа непонятны бодрячку-обывателю с его дешевым оптимизмом, с его ограниченным, жалким кругом духовных интересов.

Печорин кажется “странным” ж непонятным всем тем, кому не знакомы ни “муки сомнения”, ни “духовная ягажда”, ни “жадная тоска”. Он тем уже неприятен самодовольной “толпе”, что она видит в нем угрозу своему мещанскому благополучию.

Печорин – не жестокий себялюбец, не самовлюбленный эгоцентрик, а мыслящая и страдающая личность, которой свойственны напряженная духовная жизнь, внутренняя борьба, муки сомнения, которые, по словам Белинского, “совершенно чужды только натурам мелким, ничтожным, сухим и мертвым”. Лермонтов принес в литературу новый тип мечтателя, с активным, аналитическим, “озлобленным” умом, у которого мечтание не “сладостное”, а преимущественно “горестное”, “скорбное”. Он существенно отличается от спокойно-созерцательного мечтателя Жуковского, например, хотя созерцательность и не чужда его натуре.

Печорин говорит о себе: “Я любил ласкать попеременно то мрачные, то радужные образы, которые рисовало мое беспокойное и жадное воображение”.

Здесь запечатлены два состояния, одинаково свойственные внутреннему миру героя лермонтовского романа. Одно отражает момент столкновения мечты с реальной действительностью, другое – порывы к “высшему миру”. Несмотря на скептицизм Печорина, несмотря на то что он не раз трагически переживал разочарования, “леденящее душу неверие в жизнь и во всевозможные отношения, связи и чувства человеческие”, все же он не переставал верить, мечтать.

Иначе невозможно понять Печорина, его отношение к Бэле, кн. Мери, Вере, наконец, его “приключение” в “Тамани” с контрабандисткой. Печорин не мог довольствоваться пассивным состоянием скорбного уныния. Разочарование не убивало в нем волю.

Где-то в глубине души всегда теплилась надежда. Печорин говорит о себе в исповеди: “… воображенье беспокойное, сердце ненасытное; мне все мало…”.

В минуту откровенности Печорин признается, что все ему наскучило, опротивело, что он потерял веру даже в науку, знания. “Я видел, – говорит Печорин, – что ни слава, ни счастье от них не зависят нисколько, потому что самые счастливые люди – невежды, а слава – удача, и чтоб добиться ее, надо только быть ловким”. Лермонтовский герой с его идеалом свободы не желает покорно склонить голову перед “жестоким роком”, обстоятельствами, перед грубой силой. Он протестует, бунтует.

Общение с людьми принесло Печорину лишь раздражение, разочарование, страдание. Он потерял надежду быть понятым окружающими. Отсюда уход в себя, замкнутость.

Отсюда глухая стена между ним и средой. Отсюда же гнетущее чувство одиночества и душевной пустоты. В то же время Печорину чужда пошлая и унылая мизантропия, мелочное самокопание.

Он слишком значителен для самолюбования. В нем не только гордое чувство своего превосходства пад другими, играющее роль защитного средства от самодовольной “толпы”, но ж потребность возвышения над самим собой, критической оценки собственных поступков.

Сила Печорина, значительность и величие его как психологического типа заключается в редком даре острым духовным оком проникнуть в заповедные тайники собственного внутреннего мира, в его темные лабиринты. “В нем неумолчно раздаются внутренние вопросы,- пишет Белинский о Печорине,- тревожат его, мучат, и он в рефлексии ищет их разрешения. подсматривает каждое движение своего сердца, рассматривает каждую мысль свою. Он сделал из себя самый любопытный предмет своих наблюдений”.