Сергей Чупринин:. “Главная традиция русской литературы – езда в незнаемое”
Сергей Иванович Чупринин – крупнейший современный литературный критик, автор замечательного развивающегося проекта “Новая Россия: мир литературы”. Но в его литературной стезе всегда соединялись две линии: исследование современной литературы и русская литература XIX века, где им сделано немало для восстановления подлинной истории развития нашей словесности. Это труды Чупринина о русском натурализме, издание трехтомника П. Д. Боборыкина, впервые свободного от цензурного гнета шеститомника А. И. Куприна…
Наша беседа о том, чем
– Сергей Иванович, интервью мы хотели дать к Вашему юбилею в ноябре прошлого года. Но свое шестидесятилетие Вы встретили в рабочих порядках, так что эта встреча с читателями “Литературы” проходит уже в мае. Расскажите, пожалуйста, чем Вы заняты сейчас.
– Как историк современной литературы я продолжаю словарный проект “Русская литература”. Чуть более года назад вышли “Большой путеводитель”, где содержатся сведения о наиболее значимых писателях и событиях, журналах и литературных премиях последнего двадцатилетия, и “Жизнь по понятиям” – нечто
– А как главный редактор журнала “Знамя”?
– Думаю сейчас, вместе с коллегами, как бы сделать так, чтобы толстые литературные журналы появились на полках школьных библиотек, прежде всего сельских. Для нас это приращение тиражей, а для учителей-словесников – ничем не заменимое подспорье для разговора со старшеклассниками об отечественной литературе нового тысячелетия. В конце концов лучшие писатели России по-прежнему выносят свои произведения в первую очередь на суд подписчиков “Знамени”, “Нового мира”, “Звезды”, других “толстяков”, да и наши аналитические, дискуссионные материалы наверняка пригодятся. Причем не только учителям, но и их наиболее пытливым питомцам.
Сошлюсь на собственный опыт. Я заканчивал школу в районном центре и классу к девятому понял, что, кроме как на филфак, пути мне нету. Следовательно, принялся читать, и читать было что. Школьная библиотека выписывала, помню, “Литературу в школе”, “Юность”, “Молодую гвардию”, “Смену”, а за остальными журналами можно было ходить в районную библиотеку.
И купить в поселковом магазине тогда было можно много чего: стихотворные сборники, литературоведение, сборники критических статей. А сейчас – библиотеки либо опустели, либо заполнились глянцем, книжные магазины в деревнях либо позакрывались, либо торгуют все тем же “милордом глупым”. Да и цены у книг сегодня кусаются: то, что в моем детстве стоило рубль-полтора – деньги для подростка по тем временам серьезные, но добываемые, теперь продается за 10-15 долларов, а то и евро, а это, согласитесь, мало кому в подъем.
Вот мы и думаем: может быть, именно сравнительно недорогие, бесперебойно издающиеся по пять, по семь десятилетий классические толстые журналы, где по-прежнему печатаются А. Битов и В. Распутин, Б. Ахмадулина и О. Чухонцев, В. Аксенов и В. Маканин, станут мостиком для тех, кто хотел бы войти в мир отечественной словесности.
– Мне кажется, обе эти Ваши стратегии – авторская и редакторская – прекрасно согласуются друг с другом.
– Надеюсь. Я человек, видимо, ушибленный идеей Просвещения. С той лишь поправкой, что не верю в просвещение тотальное – вот, мол, попадутся школьникам хороший педагог-словесник, хороший журнал, и все они помчатся на базар за современными Белинскими и Гоголями. Все – не помчатся, да и не нужно этого.
Но в каждом поколении, в каждом сельце, я уверен, растут люди, снедаемые острой культурной жаждой, открытые тому, чтобы полюбить и настоящие стихи, и серьезную прозу, и глубокую эссеистику. Вот для них мы и хотим работать, помня, что таково, в конце концов, конституционное требование – обеспечить всем гражданам России возможность равного и свободного доступа к культурным ценностям. Сейчас слова о равном и свободном доступе вызывают только саркастическую улыбку, но надо же ведь делать хотя бы первые шаги в этом направлении!..
– Ваши работы, Ваши словари занимают выдающееся место среди исследований истории современной русской литературы. Как Вам, с опорой на опыт историка культуры, видится панорама современной русской литературы? Куда она идет?
– Первое, что бросается в глаза при взгляде на современную литературу, – это то, что она необыкновенно многолика, многослойна и удивительно сложно структурирована. Книги есть буквально на любой вкус – как грубый, алчущий развлечений, развлечений и еще раз развлечений, так и на вкус тонкий, рафинированный. Конечно, люди с развитым вкусом (я называю их квалифицированными читателями) всегда были и останутся в меньшинстве, поэтому и тиражи предназначенной для них литературы не превышают обычно трех-пяти-десяти тысяч экземпляров, а Дарья Донцова – для сравнения – только в 2007 году выпустила 99 книг общим тиражом почти 9 миллионов. Мы ужасаемся помрачению умов, падению общественного вкуса.
И бьем тревогу – что правильно. Но, положа руку на сердце, ведь и раньше “самый читающий в мире” народ гонялся за изданиями Мандельштама и Андрея Платонова по большей мере с тем, чтобы, как редкий трофей, поставить их на полку, отложить для подрастающих детей и внуков, а сам втайне почитывал “Вечный зов” и “Семнадцать мгновений весны”, экологически чистой духовной пище решительно предпочитая Пикуля и Проскурина. Разница лишь в том, что в прежние времена люди, считающие себя интеллигентами, этой своей страстишки к литературным гамбургерам стеснялись, а теперь стесняться перестали.
И, открывая Татьяну Устинову или Акунина, искренне уверены, что они в просвещенье с веком наравне. Но что делать? В условиях демократии, когда учителем жизни, законодателем общественного вкуса становится не академик Лихачев, а Ксения Собчак, массы, и это мировой опыт, не только восстают, но и побеждают. В том числе эстетически.
Что не освобождает, разумеется, подлинных художников слова писать так, как им подсказывают Бог и совесть.
– Но, может быть, и им следовало бы сделать шаг навстречу читательским потребностям?
– Всем вместе? Нет уж, тем и хороша развитая словесность, что в ней каждый работает очень по-своему, и книги в итоге получаются очень разные. Вот пример.
2008 год мы открыли романом Владимира Шарова “Крестовый поход детей”, а в летних номерах напечатаем Роман Владимира Маканина “Асан”. И Шаров, и Маканин – одни из лучших писателей современной России. Но “Крестовый поход детей” я рискну рекомендовать только гурманам, способным оценить и вязкое, метафорически сгущенное письмо, и стремление романиста к мифотворческому преображению реальности.
А вот “Асан” – злободневный, может быть, даже авантюрный роман о чеченской войне – в принципе открыт всем и каждому. Конечно, читатель квалифицированный отметит в первую очередь психологическое мастерство писателя, эпическую панорамность его взгляда, но свое найдет и читатель менее искушенный: скажем, динамичное повествование, новое знание о столкновении российской и горской ментальностей.
Другое дело, что острая конкуренция высокой и массовой литератур начала в последнее десятилетие порождать и конвергентные явления, когда авторы используют технику масскульта, его умение быть занимательным, доходчивым и, в общем, легко усвояемым для достижения вполне серьезных литературных и мировоззренческих задач. Раньше такая промежуточная словесность (ее обычно называют качественной беллетристикой) в России почти отсутствовала, а сейчас, посмотрите-ка: суммарные тиражи книг Людмилы Улицкой и Виктора Пелевина исчисляются уже миллионами экземпляров, Михаил Веллер или Евгений Гришковец в большом почете у наших массмедиа, и молодые писатели все осознаннее выбирают этот путь: чтобы и из литературного поля не выйти и в каждый Дом войти.
– А что же, на Ваш взгляд, объединяет этих, мне кажется, все-таки очень разных писателей?
– Во-первых, все они превосходные сюжетчики и занимательность, изобретательную новизну интриги ценят едва ли не выше, чем исследование человеческой психики, ее метафизических тайн и глубин. А во-вторых… В отличие от Маканина, Шарова, Петрушевской, Михаила Шишкина, которые работают прежде всего с языком, этих писателей художниками слова, пожалуй, не назовешь. Язык у них, как остроумно выразился Александр Генис, всего лишь что-то вроде джипа, который комфортно довозит читателя от одного сюжетного поворота до другого.
Не стилисты они, это да, но писатели тем не менее замечательные.
– В связи с этим нельзя не заметить, как часто журнал “Знамя” на своих страницах дает материалы о современном русском языке – и простом, и литературном. Это часть стратегии Вашего уважаемого “толстяка”?
– Да, и важнейшая. Лингвисты, педагоги, писатели охотно делятся с нами и своими знаниями, и своими гипотезами, и своими тревогами. Особенно значимым, вызвавшим ожесточенные споры мне кажется наблюдение Михаила Эпштейна, констатировавшего, что в современном русском языке ослабла репродуктивная, словопорождающая функция, и он явно не поспевает за стремительными изменениями в жизни.
Возьмите все, что связано с компьютерами или с социальными технологиями: мы говорим о них почти исключительно американизмами и в толк пока не возьмем, как одомашнить или чем заменить, допустим, Дисплей, пиар, продакт плейсмент или Айфон.
– Ну, появились же у нас мышки, наладонники или эти самые емельки, мыло…
– Верно, но это скорее процесс русификации заемных слов, чем порождение собственных. И здесь есть о чем задуматься всем, кто вынужденно макаронической речи предпочел бы живой и чистый, родниковый русский язык.
– Вы возглавляете жюри новой, но уже обретшей респектабельный вид национальной литературной премии “Поэт”. Ее лауреаты – Александр Кушнер, Олеся Николаева, Олег Чухонцев, Тимур Кибиров. В прошлом году на вручении премии Вы сказали, что по уже названным лауреатам понятен круг предпочтений жюри.
Значит ли это, что кандидаты в лауреаты “Поэта” – те, кто наследует классические традиции, в крайнем случае, как сказал Мандельштам о Блоке, провели “литературную революцию в рамках традиции”?
– Это так и есть. С тем лишь уточнением, что главная традиция русской литературы – езда в незнаемое, поиск ответа и на новые вызовы времени, и на “вечные” вопросы человеческого бытия.
(1 votes, average: 5.00 out of 5)
Loading...