Грандиозное здание концепции истории русской литературы

Белинский был создателем целостной историко-литературной концепции, охватывавшей в единой картине пути и перепутья истории русской литературы от Ломоносова и Кантемира до Гоголя и “натуральной школы”. Концептуальность мышления, стремление каждый факт осознать в контексте целой системы, следственно-причинной зависимости – одно из замечательнейших качеств критики Белинского.

Белинский намеревался создать обобщающий труд с изложением своей эстетической и историко-литературной концепции. О подготовке специального “Теоретического

и критического курса русской литературы” он объявил еще в 1841 году. Для этой цели были написаны статьи “Идея искусства” (осталась незаконченной), “Разделение поэзии на роды и виды”, “Общее значение слова литература”, “Древние российские стихотворения” и др. К курсу могут быть отнесены две статьи о Державине и одиннадцать “пушкинских статей”.

Труд так и не был завершен. Однако основные черты концепции критика ясны.

В фольклоре Белинский выделял новгородские былины, разбойничьи, удалые солдатские песни, с мотивами гнева и народного возмущения. Фольклор у Белинского

как бы растет “навстречу” литературе, которая подхватывает его вольнолюбивые мотивы. Это была совершенно оригинальная точка зрения, сознательно развивавшаяся Белинским в противовес славянофильским теориям.

Только как проявление “мнения народного”, как голос реального прошлого, фольклор имеет ценность. И по этой линии он никак не антагонист современной литературы, а является ее законным предтечей.

Белинский уловил славянофильскую корысть в прославлении фольклора: славянофилы стремились объявить исконной русской поэзией только “безыскусственный” фольклор и противопоставить его европеизировавшейся современной литературе с ее освободительными и реалистическими идеями. Только таким поворотом борьбы со славянофилами можно объяснить резкие заявления Белинского о том, что одно стихотворение современного истинного поэта-художника перевесит все народные песни, вместе взятые. Критик высоко ценил фольклор (“Древние российские стихотворения”, 1841), признавал его художественные достоинства. Но при прямом сравнении фольклора с современной поэзией предпочтение всегда отдавал последней.

По этой же причине Белинский полемически заостренно говорил о бедности содержания народной поэзии, однообразии ее художественных средств: для своего времени это была единственно возможная поэзия, во многом она эстетически ценна и сейчас, но в целом она – пройденная стадия истории русской поэзии, и на смену ей недаром пришли Пушкин, Лермонтов, Гоголь.

Древнюю русскую литературу Белинский несколько недооценивал и знал ее недостаточно хорошо. Во всех своих статьях он упоминает несколько раз лишь летописи, “Слово о полку Игореве” и “Моление Даниила Заточника”. Древняя русская литература вообще тогда была недостаточно известна, памятники еще только открывались, собирались.

Мешали правильной оценке ее Белинским три обстоятельства: стремление славянофилов противопоставить допетровскую самобытную литературу современной “искусственной” литературе; представление самого Белинского о том, что петровские реформы решительно отчеркнули старое от нового; древняя литература казалась выражением узости, застоя, консерватизма, поэтому надо было создавать современную литературу заново как “пе-ресадное растение”, что и начал делать Ломоносов. И еще,- мешало особое теоретическое соображение Белинского, согласно которому наряду с понятием литература существует еще и, как более ранняя ее стадия, понятие словесность; древняя литература попадала в разряд словесности, а это предрешало ее уничижительную трактовку.

Из разряда “словесности” выпадали только Пушкин и Гоголь. Оставалась в ее составе не только древняя литература, но и литература XVIII века. Дело не в том, что критик просто ошибался и нам только следует признать, что органическое развитие в древней литературе и в литературе XVIII века все же было.

Хотя следует признать, что критику не хватало полноты, конкретно-исторического подхода к древней литературе и к литературе XVIII века.

В той новой литературе, которая началась после реформ Петра I и непосредственно с Ломоносова, Белинский открыл много важных закономерностей. Эта часть его концепции самая живая и до сих пор очень ценная. Он прослеживает в столетнем развитии литературы нарастание самобытности, органичности.

Как-то скрадываются его неверные заявления о “пересадном” характере этой литературы, о том, что до Пушкина она была “словесностью”, а не литературой…

Изумительное, грандиозное здание концепции истории русской литературы выстроил Белинский. В ней приобрели стройное целое плоды всех бывших до него попыток в этой области. В основу своей концепции Белинский положил проблему формирования реализма в русской литературе – того сложного синтеза, о котором смутно догадывался Надеждин и который практически в своем творчестве осуществляли Пушкин и Гоголь и в качестве критиков старались зафиксировать его законы.

Русская литература, по Белинскому, с самого своего начала приобрела два русла: “сатирическое” (Кантемир, Фонвизин, Крылов, Грибоедов) и “одовоспевательное” (Ломоносов, Державин, Жуковский). Органически они слились только в творчестве Пушкина.

Развитие русской и мировой литературы критик рассматривал как развитие по направлению к реализму и затем по пути реализма. Классицизм и романтизм оказывались необходимыми ступенями развития национальных литератур. Особенно важен был вклад Белинского в разработку животрепещущей для его времени концепции романтизма.

Опираясь на то, что уже сделали в этой области Марлинский, братья Полевые, он внес много и своего, оригинального.

Белинский связывал появление европейского романтизма с “страшными потрясениями” в политической жизни конца XVIII века, когда “революция изменила нравы Европы” (“Сочинения Александра Пушкина”, 1843; “Тереза Дюнойе”, 1847). Он исследовал различные формы проявления реакции на революцию и рационализм, указав на несколько типов романтизма. Один из них представлял своим творчеством Байрон; этот романтизм смотрел “не назад, а вперед”.

К этому же типу романтиков Белинский относил Ж – Санд, Гюго, Сю, Марлинского, Н. Полевого. С другой стороны, был романтизм, который смотрел назад, обращался к средневековью, мистическому пиетизму, мистицизму, считался “признаком расстроенного воображения”. К этому романтизму Белинский относил Новалиса, братьев Шлегелей, Тика, Гофмана, Жуковского (“Сочинения Александра Пушкина”, 1843; “Николай Алексеевич Полевой”, 1846).

Белинский очень четко и всегда последовательно проводил различия между этими двумя разновидностями романтизма, указывал на целый комплекс присущих им черт, не сводя их характеристику к односложным упрощенным формулам, хотя больше симпатизировал первому типу романтизма.

Были и существенные недостатки в концепции романтизма Белинского. Вслед за Марлинским он трактовал романтизм в целом слишком отвлеченно, не вполне исторично, как “вечную сторону натуры и духа человеческого” (“Сочинения Александра Пушкина”, 1843). Иногда он называл эту сторону не романтизмом, а специальным термином “романтика”, подразумевая настроение возвышенности в душевной жизни и в творчестве.

Романтизм Жуковского он слишком отождествлял с романтизмом “средневековым”, недостаточно подчеркивая его новые черты как явления XIX века с повышенной рефлектированно-стью, стремлением воспроизводить русский национальный колорит. К сожалению, Белинский вовсе не упоминал о декабристах, они словно не существуют для него как тип романтизма и как звено в истории русской литературы.

Дело тут не только в цензуре, как объясняют некоторые исследователи. Продолжая по существу гражданское дело декабристов, Белинский по методу мышления был совсем другим человеком, знавшим уроки их горького поражения, обладавшим большим чувством реальности, понимавшим роль народа в истории. Вопрос этот нуждается еще во всестороннем изучении.