Есть ли образ Ревизора в одноименной комедии Гоголя

Николай Васильевич Гоголь родился 20 марта 1809 года в селе Большие Сорочинцы на Полтавщине. Учился в Полтавском уездном училище, со временем в Нежинской гимназии высших наук. В 1828 году переехал в Петербург.

С 1834 года – адъютант-профессор кафедры общей истории при Петербургском университете. Уже в начале своей творческой деятельности Гоголь вошел в русло русской демократической литературы, которая развивалась в направлении народности и гуманизма. В своих произведениях писатель широко использовал украинскую литературную и фольклорную

традиции. Романтическое отображение далекого прошлого, овеянного поверьями и легендами, оказывало содействие разработке украинской темы в русской литературе, изучению истории и этнографии Украины.

Последние годы жизни писателя были омрачены духовным кризисом.
“Проходит страшная мгла жизни, – пишет Гоголь в одной из своих “заметок на клочках”, – и еще глубокая скрытая в том тайна. Не ужасное ли это явление – жизнь без опоры крепкой? Не страшно ли большое оно явление?

Так – слепое…”. В этой страшной мгле ослепленные люди блуждают и кажутся друг другу призраками. “Ничего

не вижу, – стонет Городничий, ошеломленный туманом, – вижу какие-то свиные рыла вместо лиц, а более ничего”. “Вспомните Египетские тьмы, – объясняет Гоголь в статье “Страх и ужасы России”, – это мечтание черта. Слепая ночь обняла их вдруг, среди белого дня.

Со всех сторон уставились в них ужасающие образы.

Дряхлые страшилища с печальными лицами стали непреодолимо в глазах их. Без железных кандалов сковал их всех страх и лишил всего. Все побуждения, все силы в них погибли, кроме самого страха”.

И вот “действие последнее” не только в обычном, сценическом, а более глубоком, символическом отмечено – “последнее действие”, видение, которым заканчивается все, – “Те же и жандарм”: “Чиновник, который приехал согласно именному повелению из Петербурга, вызывает вас сейчас же к себе”. Произнесенные слова эти, как громом, поражают всех. И дальше страшная “немая сцена” – окаменение ужаса.

Мы должны верить, по замыслу Гоголя, что этот петербургский чиновник, который появляется, как “бог из машины”, как ангел в средневековых мистериях, является настоящим. Ревизор – воплощенный фатум, совесть человеческая, правосудие божье. Мы, однако, не видим его: он остается для нас еще больше, чем Хлестаков, лицом фантастическим, призрачным.

Но если бы мы увидели его, кто знает, не оказалось бы странное сходство между двумя “чиновниками из Петербурга”, большим и маленьким, не промелькнуло бы в грозном лице этого будто бы настоящего Ревизора знакомое лицо человека светского, значительно высшего полета, чем Иван Александрович, но насколько же ловкого, умного, даже, пусть и так, добродетельного” и вместе с тем такого, который абсолютно “ничем не отличается от других”, от всех?

В его начальствующем окрике, когда примется он ругать с высоты будто бы непогрешимого правосудия своих меньших братьев, бедных уездных чиновников, не прозвучат ли знакомые слова: “Та же меня: нет! Та же у меня следи!.. О, я шутить не люблю, я вам задам!”?

Что, когда в образе другого Ревизора возвращается, осуществив один из своих вечных кругов, первый, который только что помчал прочь, Иван Александрович, как Хлестаков высшего полета?

“Согласно повелению из Петербурга” – вот что ошеломляет “как громом” всех, не только действующих лиц и зрителей, а, кажется, и самого Гоголя. “В результате, – говорит снова сам Гоголь устами одного из действующих лиц в развязке “Ревизора”, – в результате остается что-то такое…я вам даже объяснить не могу, – что-то страшно-хмурое, некоторый страх беспорядка нашего. Именно это появление жандарма, который появляется в дверях, это окаменение всех присутствующих в комнате, после его слов о том, что приехал настоящий ревизор, который должных стереть их с лица земли, истребить непременно, – все это как-то необычно страшно”.