“Божественная” польза поэзии – в ее человечности, просветлении душевной красоты

Стих Пушкина не отстаивает позиции чистого искусства, как думали критики и поэты 1860-х годов. Он защищает чистоту искусства от навязывания несвойственных ему функций и задач. Если “толпа” этого не понимает, то поэт обречен на одиночество и такую волю помыслов, единственным критерием оценки которых является его собственный суд – суд требовательного художника:

Ты царь: живи один. Дорогой свободной Иди, куда влечет тебя свободный ум, Усовершенствуя плоды любимых дум, Не требуя наград за подвиг благородный. Они в самом тебе. Ты сам свой

высший суд; Всех строже оценить сумеешь ты свой труд.

Ты им доволен ли, взыскательный художник? Доволен? Так пускай толпа тебя бранит И плюет на алтарь, где твой огонь горит, И в детской резвости колеблет твой треножник. (“Поэту”).

Завершает цикл стих “Я памятник себе создал нерукотворный…” В. Непомнящий пишет, что стих этот – “не просто последнее слово или “апофеоз”, это – “отголосок”, “ответ” на “голос” – обращение к поэту десять лет тому назад в “Пророке”: “Это не “памятник”, а отчет о выполненной работе”. Вообще, это справедливое замечание.

Мотив

“божественного призвания”, который прозвучал в “Пророке” и прошел через другие стихи цикла, подытоживается здесь почти формулами:

Веленью Божию, о муза, будь послушна, Обе не страшась, не требуя венца; Хвалу и клевету приемли равнодушно, И не оспаривай глупца.

Из преданности “божественному призванию” возникает гордая независимость поэта и его творчества, которое возвышает его над обществом, государством, временами.

Эта гордая непокорность делает естественной и необходимой оценку поэтом своей работы, так как он “сам свой высший суд”: И долго буду тем любезен я народу, Что чувства добрые я лирой пробуждал, Что в мой жестокий век восславил я свободу И милость к падшим признавал.

Стих обозначен разительной внутренней стройностью: от “непокорного” “подъема” над обществом и временами (1 строфа) лирическая мысль двигается к прозрению поэтической судьбы в грядущем (II-III строфы), объясняет предсказание требовательной оценкой творчества (IV строфа) и приходит – как к итогу и источнику – к “божественному призванию” поэта (V строфа). Возвращаясь к “Пророку”, финальный мотив “Памятника” завершает весь цикл как строфу в органическое целое.