“Я люблю…” анализ стихотворения Брюсова

История создания

Стихотворение, опубликованное в третьем по счету сборнике Валерия Брюсова “Me eum esse” (“Это я”, 1897) под заголовком “Я люблю…”, датируется июнем 1897 года. В это время двадцатитрехлетний скандально известный поэт-декадент – все еще студент и все еще проживает в доме своих родителей, в большой семье, где с недавнего времени появилась выпускница французской католической школы в Москве, чешка по национальности, Иоанна Матвеевна Рунт: она служит гувернанткой младших детей Александра, Лидии и Евгении, и ей двадцать

один год. Валерий к тому времени уже пережил две бурные любовные драмы (первая любовь Брюсова, Елена Краскова, скоропостижно скончалась от черной оспы весной 1893 года; со второй, Натальей Дарузес, он расстался в 1895 году) и в скромной гувернантке сумел распознать надежную подругу, с которой он затем счастливо прожил до конца своей жизни (свадьба состоялась 28 сентября 1897 г.; пережив поэта на сорок лет, Иоанна Матвеевна Брюсова была верной хранительницей и издательницей его наследия).

Литературное направление и жанр

Верность раз навсегда избранному символизму Брюсов сохраняет и в этом стихотворении,

пожалуй, впервые прямо обращенном к самому важному человеку в его жизни и написанном в жанре классического любовного послания. В этом смысле прежде всего бросается в глаза эпиграф из Ф. И. Тютчева – любимца и “предтечи” русского символизма: “…между двойною бездной…”. Эпиграф взят из стихотворения Ф. И. Тютчева “Лебедь”: в нем “лебедь чистый” показан между двойною бездной – Небом и Морем. Это, конечно, должен знать читатель стихотворения Брюсова.

Тогда он легко воспримет символизм образа лирического героя как этакого “очищенного” от прошлого лебедя, готового начать жизнь с чистого листа – и тоже между двумя символическими безднами: Небо остается “на своем месте”, а место Моря занимает (“по Фрейду”) бездонная и еще неведомая (“не-веста”) бездна-стихия – Женщина.

Тема, основная мысль и композиция

Истинная любовь – вот тема этого стихотворения: любовь, которая не опускает человека до уровня инстинктивной, животной жизни, но, напротив, влечет его к небу. Это весьма ответственное поэтическое послание Валерия Брюсова не только возлюбленной, но и самому себе, и своим друзьям, а более врагам – той “антидекадентской” критике, которая именно в нем, Брюсове, усматривала едва ли не главного провозвестника “декадентских” устремлений его поколения. В данном стихотворении уже можно видеть начало того “страстного рационализма”, который вообще среди всех русских поэтов отличает Брюсова, сочетавшего, казалось бы, несочетаемое – “романтическую” страсть со строгим “классицистическим” рационализмом поэтического мышления и художественного построения.

Так, вызывающе проста, предельно рациональна композиция стихотворения, выражающая его главную мысль и построенная на одном параллелизме, заявленном в первой строке и настойчиво повторенном в последней: любовь к единственной и главной женщине – любовь к небу.

Тропы и образы

Этот главный параллелизм (“двойная любовь”) раскрывается в столь же рационально построенной системе образов-символов, которые играют и переливаются, как “двойные” картинки: например, явные гиперболы (бесконечность милых глаз, беспредельность милого взора) тут же могут быть прочитаны и как “простое” поэтическое описание неба, “просто” отраженного в глазах любимой – в чем и состоит символизм данных образов. Точно так же дышать нам дано воздухом, “атмосферой”, которая и есть небо, – но в символическом плане “жизнью я дышу, любя” (метафора) – и только любя, так как истинное постижение всего символического наполнения “небесных” образов-символов дается лишь любовью. Прямая отсылка к Тютчеву дана не только в эпиграфе, но и в символическом образе лебедя, но и этот образ есть троп – сравнение с лебедем самого лирического героя, который, “как лебедь на волнах”, гордо реет между “бездной” неба и “бездной” взора любимой.

Наконец, очень важен финальный образ-символ “заброшенности” (утраченного рая): “Так, заброшены на землю…” Преодолеть заброшенность, вернуть утраченный рай и вернуться на свою метафизическую родину – на небо – человеку возможно опять-таки не иначе как при помощи любви: “…к небу всходим мы, любя…”.

Размер и рифмовка

Брюсов – молодой, но уже известный (и даже скандально известный благодаря моностиху “О, закрой свои бледные ноги”) адепт коротких строф – и в данном стихотворении щеголяет десятью двустишиями (число десять некратно четырем – восемь двустиший могли бы восприниматься как два катрена) с заведомо небрежными, “избитыми” рифмами: “тебя – любя” (дважды!), “глаз – нас”, “поглощен – времен” и “волнах – мечтах”.