Просвещение в мировой литературе

Такое название получило культурное и политическое движение, возникшее в странах Европы в XVIII в. Особенно активным и боевым духом отличалось Просвещение во Франции, стране, где выросли и развились классовые силы, способные пойти на штурм феодализма,- многочисленное “третье сословие”, в состав которого входила тогда и буржуазия. Французские просветители, передовые умы своего времени, ученые, философы, писатели, подвергали сокрушительной критике отжившие феодальные учреждения и верования, они обличали уродство сословно-крепостнического

строя, его мораль, основанную на угнетении. Они поднимали голос против тиранов в мантиях и рясах, которые освящают именем закона и религии свои гнусные беззакония и бесправие большинства народа.

По всей Европе гремели имена великих просветителей: Вольтера, Руссо, Дидро, неслось их вольное слово. Они заставляли по-новому взглянуть на отношения между людьми, сложившиеся веками и казавшиеся “предустановленными свыше”. Нет, говорили философы-просветители, эти отношения не выдерживают критики разума, они не отвечают ни законам природы, ни требованиям нравственности. Разве не равны все люди перед лицом

природы?

Почему же одни могут угнетать других лишь по праву рождения? Разум и природа были для просветителей высшими мерилами во всех сферах жизни и искусства. Философы-просветители выступали от лица всего “третьего сословия”, от лица угнетенных против угаетателей, и верили в возможность нового, справедливого порядка на началах разума, но в действительности расчищали путь для установления господства буржуазии. Во Франции уже назревала буржуазная революция.

В раздробленной и экономически отсталой Германии общественные силы, способные пойти на борьбу с феодализмом, еще не созрели, были разрознены и придавлены, поэтому Просвещение приняло в Германии несколько иной характер, чем во Франции. Вся сила протеста, вся активность немецких просветителей, не находя выхода в сфере политической, устремилась в более отвлеченные сферы – в область философии, эстетики, искусства.

Первыми манифестами немецкого Просвещения были эстетические труды Лессинга: трактат “Лаокоон” (1766) и сборник критических статей “Гамбургская драматургия” (1767-1769). Лессинг выступил против господствовавшего в немецком искусстве духа подражания, против канонов французского классицизма, перенесенных на немецкую почву, против искусства, оторванного от жизни, лишенного национального содержания. Он ратовал за искусство, призванное воспитывать людей, пробуждать общественную активность, национальное самосознание немцев.

В своих драматургических опытах Лессинг пытался создать образцы этого нового искусства. В драме “Минна фон Барнгельм” (1767) он впервые вывел на немецкую сцену живых современников, людей “среднего сословия”, с их горестями и радостями. В пьесе “Эмилия Галотти” (1771) он поднял голос против тирании и произвола немецких властителей, князей и принцев^ готовых ради пустого каприза послать подданного на казнь, убить, опорочить, надругаться над человеческим достоинством.

“Надо быть юношей, чтобы представить себе, какое влияние имел на нас “Лаокоон” Лессинга,- писал Гете, вспоминая о студенческих годах в Лейпциге.- Это сочинение подняло нас из области жалкого созерцания в свободные пространства мысли”.

Свободные пространства мысли уже открывались перед молодым Гете, но большие духовные искания еще не проявились в его творчестве в лейпцигские годы. Он продолжал писать легкие, изящные стихи, воспевая в них быстротечные мгновения радости, сменяющиеся подобно шаловливым волнам потока. Подъезжая к Страсбургу, Гете из окна дилижанса загляделся на величественные очертания собора, возвышавшегося над городом, и сразу же по приезде поспешил осмотреть его.

Он шел по незнакомым многолюдным улицам, испытывая то ощущение радости жизни, которое бывает особенно острым после выздоровления от тяжелой болезни. Широко открытые глаза его лучились, будто ‘они впитали в себя весь блеск этого весеннего дня, густые волосы, заплетенные по тогдашней моде в тугую косицу, вились над гладким, ясным лбом, твердые губы невольно складывались в улыбку.

Вот и собор. Прекрасный памятник народного зодчества. Осмотрев его снаружи и изнутри, Гете решил подняться по винтовой лестнице под самый купол.

Не-, объятная даль открылась перед ним. Он почувствовал головокружение. Взглянуть вниз было трудно. Пересилив себя, он вышел из-под купола на крохотную площадку.

Стоять на ней приходилось почти без всякой опоры. В глазах потемнело, головокружение усилилось. Нет, он должен выдержать эти муки, побороть слабость, преодолеть боязнь высоты.

Он будет приходить сюда каждый день, до тех пор, пока, не почувствует себя на этой высоте совершенно спокойно. И Гете добился своего. Впоследствии он мог спокойно подниматься на самые высокие горы, а во время постройки больших зданий бегать взапуски с плотниками по балками карнизам.

Закалить волю, научиться владеть собой – такую цель поставил он и, чтобы достигнуть ее, подвергал себя всяким испытаниям. Перенесенная болезнь чрезвычайно обострила его нервную восприимчивость. Ему причиняли страдание громкие звуки. По вечерам, когда военные музыканты играли зорю, он прохаживался взад и вперед около барабанщиков, хотя сердце его, казалось, вот-вот разорвется от грохота.

Ему невыносим был вид крови и человеческих страданий, но он ежедневно ходил в хирургическую клинику, наблюдая за ходом операций. Он всерьез занялся анатомией, хотя она и не входила в программу юридического факультета. Научные занятия и обширные литературные замыслы не заставили Гете замкнуться в четырех стенах.

Он не чуждался веселых студенческих пирушек, находил время и для дальних прогулок в компании друзей.

Вот они едут верхом по долинам, лесам и горам Эльзаса и Лотарингии. Гете смотрит кругом. Он смотрит на мир глазами художника, впитывая его красоту.

Он смотрит на мир ненасытно, любознательным взглядом ученого, стремясь определить строение скал и течение рек. Он спускается в угольные штольни, беседует с шахтерами и химиками, посещает стекольный завод, вникает в технику производства. Гете охотно завязывает знакомства с людьми, бывает во многих домах, пылко влюбляется в юную дочь пастора, девушку с длинными косами, живущую в сельской глуши.

И каждое свежее впечатление, каждое испытанное чувство рождает в нем живой, поэтический отклик.