Позиции Чернышевского в вопросе о соотношении народного и общечеловеческого

Условия жизни литературы зависят не только от самой литературы, указывал Чернышевский, они скорее – в самой публике. Чего хочет публика, тем и бывает литература. Не торопитесь всегда осуждать русского писателя.

Публика мало знает о закулисной стороне литературной жизни, ее положение может вызывать только сострадание. Речь идет не об интригах и игре самолюбий. Есть отношения и обстоятельства гораздо более важные: цензура, вкусы, авторитеты, которым поклоняются.

Поднять уровень литературы может только более живое участие общественного

мнения. Чернышевский любил говорить: “События приготовляются событиями”.

Здесь был скрытый призыв к революционному деянию, преобразованию общества, чтобы общество не убаюкивало себя словами о всесилии литературы, печатного слова. Чернышевский как бы наводил на мысль: не переоценивайте значения слов, переходите к делам.

Исходные позиции Чернышевского в вопросе о соотношении народного и общечеловеческого начал такие же, как у Белинского. Он не верит в какую-то изолированную народную правду. Только образование дает индивидуальности человека и всему народу содержание и простор.

Варвары

все сходны между собой. А каждая из высокоразвитых наций имеет нечто общее с другими нациями и нисколько не теряет от этого своей оригинальности. Народная поэзия привлекательна.

Она единственное средство самовыражения младенчествующего народа, и форма ее прекрасна. Но эта поэзия однообразна, и содержание ее бедно. Зачем же цыганский хор противопоставлять опере, Киршу Данилова ставить выше Пушкина? (Рецензия на “Песни разных народов” в переводе Н. Берга, 1854).

Существенно изменялась у Чернышевского в связи с этим даже сама постановка вопроса о предмете истории русской литературы. Что входит в ее состав: только ли произведения Пушкина, Гоголя, и других “своих” писателей? Вопрос оказывался шире, сюда относится и переводная литература (Шиллер, Гете, Байрон), которая также удовлетворяет запросы читателей и влияет на творчество русских писателей. Входят переводы в состав и любой другой национальной литературы (рецензия на книгу “Шиллер в переводе русских поэтов”, под ред.

Н. Гербеля, 1856).

Расширяя представление о предмете истории литературы, Чернышевский одновременно стремился разработать необходимые терминологические понятия. Критик понимал, что современную реалистическую литературу уже нельзя обозначить именем какого-нибудь одного писателя. В “Очерках гоголевского периода…” Чернышевский поставил вопрос о необходимости введения методологического определения направления в литературе.

Он говорил, что пора бы появиться новому, после гоголевскому направлению в литературе, его дальнейшему развитию. Это была бы новая эпоха в литературе, новое сатирическое, или, как справедливее будет его называть, “критическое направление”. Чернышевский считал, что лучше заменить традиционное название “сатирическое направление” на “критическое направление”.

Новое название не даст противникам поводов к утрированию. Кроме того, само понятие критики расширяется в своих границах, захватывая и сферу жизни. Чернышевский при этом чутко уловил несостоятельность начинавшегося уже тогда стремления отождествить методы искусства с методами естественных наук, наивного и плоского позитивизма. “В новейшей науке,- писал Чернышевский,- критикою называется не только суждение о явлениях одной отрасли народной жизни – искусства, литературы или науки, но вообще суждение о явлениях жизни, производимые на основании понятий, до которых достигло человечество, и чувств, возбуждаемых этими явлениями при сличении их с требованиями разума. Поэтому, принимая слово “критика” в этом обширнейшем смысле, в “новейшей науке”, т. е. со времен Белинского, стали говорить: “Критическое направление в изящной литературе, в поэзии”.

Конечно, этим выражением обозначается направление, до некоторой степени сходное с “аналитическим направлением” в литературе, о котором в последнее время так много говорят в России. Но различие, подчеркивает Чернышевский, состоит в том, что “аналитическое направление” может изучать подробности житейских явлений и воспроизводить их под влиянием самых разнородных стремлений, даже без всякого стремления, без мысли и смысла; а “критическое направление” при подробном изучении и воспроизведении явлений жизни проникнуто сознанием о соответствии или несоответствии изученных явлений с нормою разума и благородного чувства. Поэтому “критическое направление” в литературе есть одно из частных видоизменений “аналитического направления” вообще, но оно точнее выражает сущность реализма.

Главная задача Чернышевского состояла в том, чтобы сохранить за реализмом все его права, чтобы критицизм реализма не сузился до однобокой сатиры и не растворился в холодном естественнонаучном “аналитизме”. На основе этих общеэстетических и историко-литературных критериев Чернышевский оценивал всех писателей, формировал современное ему реалистическое направление.

Чернышевский-критик поистине открыл актуальное значение поэзии Огарева. Он оценил первый сборник стихов поэта (1856) и в подцензурных условиях намекнул на подлинный масштаб деятельности его как верного друга Герцена. Чернышевский разобрал тайные мотивы поэзии Огарева, воспетой им дружбы с Герценом. О стихотворении “Старый дом” было сказано, что оно “принадлежит истории”.

Для некоторого круга читателей не было секретом, что Герцен в соответствующей главе “Былого и дум”, только что напечатанной в “Полярной звезде”, уже рассказал о своей дружбе с Огаревым и также назвал стихотворение “Старый дом” в качестве символа их дружбы.

Наконец, к тому же передовому отряду реалистического направления Чернышевский относил только что вступившего на литературную арену после ссылки Щедрина, крупного сатирика, “нового Гоголя”. Он называл “Губернские очерки” (1857) общественным документом большой обличительной силы. При этом Чернышевский отмечал одну важную черту, отличавшую Щедрина от Гоголя: Гоголь – писатель по преимуществу скорбный, а Щедрин – суровый, негодующий.

В другом месте Чернышевский отметил большую последовательность Щедрина-сатирика по сравнению с Гоголем: он видит сцепление всех малых и больших явлений русской жизни, он сознательнее (“не так инстинктивно”) обличает.

За этим рядом духовно самых близких Чернышевскому современных писателей выстраивались ряды других, также в каких-либо отношениях важных. Эпоха реформ обострила внимание к деревне, к писателям, изображавшим крестьянский быт. Теперь “мужик” имеет не просто этнографический и экзотический интерес, как прежде, а стал вопросом вопросов, основной меркой гражданского достоинства литературы.

Именно Чернышевский так поставил этот вопрос в критике.