Главная ⇒ 📌Краткие содержания ⇒ Краткое содержание поэмы Маяковского “Хорошо!”

Краткое содержание поэмы Маяковского “Хорошо!”

Поэма носит автобиографический характер.

Маяковский начинает свою поэму заявлением, что былинные времена прошли. Пора отказаться от былин, эпосов и эпопей и перейти к краткому телеграммному стилю.

Телеграммой / лети, / строфа!
Воспаленной губой / припади / и попей
Из реки / по имени – “Факт”.

Само время “гудит телеграфной струной” и рассказывает правду о том, что случилось со страной и с самим поэтом.

Маяковский хочет, чтобы эта книга выдернула читателя из его “квартирного мирка”, наполнила “строящей

и бунтующей силой” и заставила вспомнить день, который поэт считал самым значимым в истории своей страны.

Поэт описывает народный бунт. Крестьяне, переодетые в солдатские шинели и насильно согнанные на войну, голодают и больше не хотят слышать обманных обещаний временного правительства. Им обещали свободу, права и землю, но все оказалось ложью, и народ кричит: “Бей!”.

Партии в Думе отдают свои силы и голоса большевикам, а по деревням идет молва, “что есть за мужиков какие-то “большаки””.

В царском дворце, построенном Растрелли, поселился “вертлявый пострел” и “присяжный

поверенный” Керенский. Роскошь, слава и власть вскружили ему голову “не хуже сорокоградусной”.

“Адъютатнтики” распускают слухи о том, как народ любит Керенского. Когда “премьер проплывает над Невским”, “дамы и дети-пузанчики” кидают ему “цветы и розанчики”. Если же от безделья Керенский заскучает, то быстро сам себя назначит каким-нибудь министром.

На сообщения о беспорядках у него один ответ: арестуйте, выловите, пошлите казаков или карательный отряд. Зато Керенский мечтает сговориться с Корниловым и отправить императора Николая II не “на воду и черную корку”, а к английскому кузену королю Георгу.

Керенский “пришит к истории, ‹…› его рисуют – и Бродский и Репин”.

Маяковский описывает диалог между деятельницей партии кадетов Кусковой и лидером этой партии, министром иностранных дел Милюковым. Разговор пародирует беседу пушкинской Татьяны с няней.

Кускова, которую Маяковский называет то мадам, то старушкой, жалуется на духоту. Милюков вспоминает старинные были и небылицы, и, чтобы утешить плачущую воспитанницу, обещает дать ей “свобод и конституций”. Наконец, Кускова признается “няне” Милюкову, что пылает страстью к “душке Саше” – Керенскому.

“Усатая няня” Милюков счастлив – “при Николае и при Саше мы сохраним доходы наши”.

В ресторане пируют “аксельбантами увешанные до пупов” монархист штабс-капитан Попов и некий адъютант-либерал. Попов убежден, что “Россию жиды продают жидам”, и ничего хорошего эту страну не ждет. Он жалуется на денщика, который в ответ на приказ “наваксить щиблетину, чтоб видеть рыло в ней”, послал штабс-капитана к его матушке.

Адъютант возражает: он не монархист, и даже социалист, но “для социализма нужен базис. ‹…› Культура нужна. А мы – Азия-с”. Социализм надо внедрять не сразу, а “постепенно, понемногу, по вершочку, по шажку, сегодня, завтра, через двадцать лет”.

Адъютант недолюбливает тех, у кого “от Вильгельма кресты и ленты”, и кто ездит в пломбированных вагонах, но и “Ленина, который смуту сеет”, к власти допускать нельзя.

Приятели надеются на помощь казачества и проклинают большевиков, пока не напиваются.

Тем временем в подвалах большевики раздают оружие, патроны и планируют штурм Зимнего.

Большевики готовятся к восстанию, “окружая Зимний в кольца”. В смольном Ильич и его сторонники думают “о битвах и войске”, и “перед картой ‹…› втыкают в место атак флажки”.

Отряды рабочих, / матросов, / голи –
Дошли, / штыком домерцав,
Как будто / руки / сошлись на горле,
Холеном / горле / дворца.

Маяковский представляет взятие Зимнего, как битву двух огромных теней. Тень дворца сжала руками-решетками торс тени толпы. Защитники Зимнего редеют, батальоны сдаются один за другим, “а Керенский спрятался, попробуй вымань его”.

А во дворце, в “мягких мебелях”, сидят министры. Их уже никто не слушает, и они “готовы упасть переспевшей грушею, как только их потрясут”.

И вот дрожат стекла дворцовых окон – это ударили “форты Петропавловки”, а вслед за ними “бабахнула шестидюймовка Авроры”. Восстание начинается. Солдаты берут приступом каждую лестницу и комнату Зимнего, “перешагивая через юнкеров”.

Тринадцать министров понимают, что сопротивляться глупо, и сдаются.

Председатель реввоенкомитета Антонов объявляет временное правительство низложенным. В Смольном толпа поет: “Это есть наш последний…”, и умолкает пулемет, а первый трамвай выезжает уже при социализме.

Поэт описывает утонувший в сумраке Петербург. На улицах пусто, лишь кое-где у горящих костров греются солдаты. Возле одного из таких костров Маяковский встречает Александра Блока.

Блок жалуется, что крестьяне подхватили песню восстания, спетую в Петербурге, и сожгли в его усадьбе библиотеку. Села восстали против лютых помещиков. Партия прибирала к рукам “этот вихрь ‹…› и пожара дым” и строила в ряды.

Зима, мороз, но коммунистам жарко – они работают на трудовом субботнике. Они имеют право закончить работу раньше и уйти, но не сделают этого потому, что грузят свои дрова в свои вагоны, чтобы согреть своих товарищей.

Здесь свершается “социализм: свободный труд свободно собравшихся людей”.

Богачи не могут понять, “что это за “социалистическое отечество””, чем восторгаются живущие в нем люди, за что готовы сражаться. Ведь “можно умирать за землю свою, но как умирать за общую”? Для капиталистов “жена, да квартира, да счет текущий – вот это отечество, райские кущи”, ради которых можно и на смерть пойти.

Поэт отвечает капиталистам:

Слушайте, / национальный трутень,-
День наш / тем и хорош, что труден.

Капиталисты, “ощерившие сытую пасть”, понимают, “что если в Россиях увязнет коготок, всей буржуазной птичке пропасть”. Поэтому “разная сволочь и стерва шьет шинели цвета серого” – европейская буржуазия хочет задушить молодое советское государство и шлет войска на помощь “белым”.

Военные суда из Марселя и Дувра плывут к Новороссийску и Архангельску, на них – сытые солдаты. В ход идут подводные лодка, авианосцы и ядовитые газы.

Все моря – и белое, и Черное, и Каспийское, и Балтийское – оккупировала “морей владычица, бульдожья Британия”. Буржуи гребут жар чужими руками – черную работу за них делают “бароны и князья недорасстрелянные”.

На Питер идет войско Юденича с танками и обозами, полными еды. В Сибири хозяйничает адмирал Колчак с чехами, а в Крыму – Врангель. На обедах полковники хвастаются, “прихлебывая виски”, как убивали десятками “чудовищ большевицких”.

Страна тонет в крови, горят села. Голодающим большевикам некуда деваться, они в Москве, как на острове “с Лениным в башке и с наганом в руке”.

Проходит время. Маяковский селится в доме ВСНХ, где живут “всякие и люди, и классы”. Обитатели дома голодают, отапливают комнаты “томами Шекспирьими”, а “картошка – пир им”.

В этом доме отражена вся жизнь, и поэт варится в ней, как в каменном котле.

В пальбу / присев / на корточки,
В покой / глазами к форточке,
Чтоб было / видней,
Я / в комнатенке-лодочке
Проплыл / три тыщи дней.

Маяковский описывает голодную московскую жизнь. Возле Главтопа дежурят спекулянты – “обнимут, зацелуют, убьют за руп”. В очередях за хлебными карточками стоят лесорубы, им положен только фунт хлеба высшей категории.

Но они понимают: сейчас главное – отбиться от “белых”.

Есть захотелось, / пояс – / потуже,
В руки винтовку / и / на фронт.

Самый хороший паек у “незаменимых” – им “правление выдало урюк и повидло”. Богатые питаются в коммерческих ресторанах. Ученым по особому мандату Луначарского полагается масло, сахар, мясо, дрова и “шуба широкого потребления”, но от комиссара они получают только “головной убор” и “ногу лошажью”.

Маяковский живет на двенадцати квадратных аршинах с друзьями – Лилей и Осей Брик – и собакой Щеником. Взяв салазки и надев оборванную шапчонку, поэт отправляется раздобыть дров и вскоре везет домой насквозь промерзшее полено из разломанного забора. Принес, настрогал перочинным ножиком, растопил печку.

Обитатели комнаты уснули и чуть не угорели.

Поэт вспоминает морозную зиму, розовое закатное небо и облака, похожие на корабли.

Только в морозную ночь, “зубами вместе поляскав”, поймешь, что “нельзя на людей жалеть ни одеяло, ни ласку” и невозможно разлюбить землю, “с которою вместе мерз”.

Многие умерли в эту зиму. Поэт не хочет касаться “боли волжской” – голодающего Поволжья. На творчество Маяковского вдохновляют только глаза любимой – “круглые да карие, горячие до гари”.

Поэту сообщают, что любимая опухла от голода. Врач говорит, что нужны витамины – свежие овощи. Вместо цветов, Маяковский несет возлюбленной две морковины.

Я / много дарил / конфект да букетов,
Но больше / всех / дорогих даров
Я помню / морковь драгоценную эту
И пол-/полена / березовых дров.

“Зеленью да лаской” поэт выходил любимую.

О себе поэт не думает: “Мне легше, чем всем – я Маяковский. Сижу и ем кусок конский”. Он жалеет сестру, которой приходится менять вещи на еду.

Тем не менее, поэт кричит в лицо Америки “круглей ресторанных блюд”, что любит свою нищую землю, “с которой вдвоем голодал”.

Маяковский продолжает рассказывать о голоде, о том, что “нету топлив брюхам заводовым”. Поэт описывает, как рабочие в залатанных валенках откапывают занесенный снегом локомотив.

По Москве ползут “обывательские слухи-свиньи” о том, что “Деникин подходит к самой, к тульской, к пороховой сердцевине”. “Шептоголосые кухарочьи хоры” поют, что будет много еды. Обыватели ждут Деникина-освободителя. Но город проснулся, партия призвала к оружию, и уже скачут на юг “красные” эскадроны.

В Ленина стреляет Каплан – это “заерзали длинноносые щуки”, враги советской власти. Но “лежит на хищнике Лубянская лапа Че-ка” и ветер уже треплет списки расстрелянных.

Обыватели-мошки прячутся и замолкают, а наутро счастливая весть: Ленин жив. Коммунисты “держали взятое, да так, что кровь выступала из-под ногтей”.

Поэт видел щедрые южные края, но только за “землю, которую завоевал и полуживую вынянчил”, можно пойти “на жизнь, на труд, на праздник и на смерть”.

Маяковский описывает бегство интервентов из Крыма, о котором ему рассказал “тихий еврей”.

Бегут все, недовольные советской властью, – и “чистая публика, и солдатня”. Везде суматоха и толкотня. Полуодетые люди, забыв приличия, кулаками пробивают себе дорогу на теплоходы, невзирая на пол и чины.

“Хлопнув дверью, сухой, как рапорт” из штаба выходит Врангель в черной черкеске. Перед тем как сесть в ждущую его лодку, главнокомандующий падает на колени, трижды целует родную землю и крестит город.

Так покидают Родину “вчерашние русские”, “оторванные от станка и пахот”, чтобы “доить коров в Аргентине” и “мереть по ямам африканским”. Уплывают на турецких судах, которых сопровождают “два миноносца-американца”. А им вслед несется: “Сперли казну и удрали, сволочи”.

Советскому правительству отправлена телеграмма: “Врангель опрокинут в море”, точка в войне. Коммунисты бросают оружие и расходятся к недопаханным полям и остывшим доменным печам.

Поэт не хочет хвалить все, что сделано. Он “пол-отечества мог бы снести, а пол – отстроить, умыв”. Маяковский вместе со всеми “вышел строить и месть”.

Он счастлив видеть, что много достигнуто, но считает, что большая часть пути еще впереди.

Я / планов наших / люблю громадье,
Размаха / шаги саженьи.
Я радуюсь / маршу, / которым идем
В работу / и в сраженья.

Поэт наблюдает, как из-под сора “коммуны дома прорастают ‹…› и поворачиваются к тракторам крестьян заскорузлые сердца”. А планы, которые раньше “задерживал нищенства тормоз”, встают, “железом и камнем формясь”. И поэт прославляет свою республику, “рожденную в трудах и бою”.

Маяковский описывает Красную площадь, куда часто приходит один, поздно вечером или ночью. Там, у Кремлевской стены, покоятся те, кто отдал свою жизнь и кровь за СССР. Рядом, “как нагроможденные книги”, мавзолей Ленина.

Поэт идет вдоль могил и вспоминает каждого героя Революции и Гражданской войны. Они умерли “от трудов, от каторг и от пуль, и никто почти – от долгих лет”.

Поэту чудится, “что на красном погосте товарищей мучит тревоги отрава” – не предали ли потомки их дело, и скор ли освободят народ “в черных Европах и Азиях”. Маяковский успокаивает их, говорит, что “страна-подросток” становится все краше и сильнее, а “в мире насилия и денег” народ будят их тени, и “готова к бою партийная сила”.

В последней главе Маяковский описывает, какой стала Советская страна. Он рад обильным витринам магазинов со сниженными ценами, обновленным и украшенным городам, развивающейся кооперации и своей фамилии в поэтической рубрике “книжных груд”.

Я / земной шар
Чуть не весь / обошел,-
И жизнь / хороша,
И жить / хорошо.

Депутаты защищают права советского человека, а милиционеры, уличные регулировщики, красная армия – его жизнь и покой. Страна строится, работают фабрики – ткут ситчик комсомолкам, а колхозники “доят, пашут, ловят рыбицу”.

Обрисовав каждое достижение советского народа, Маяковский удовлетворенно восклицает: “Хорошо!”.