Клевета Лужина. (Анализ эпизода из главы 3, части 5 романа Ф. М. Достоевского “Преступление и наказание”.)

Роман “Преступление и наказание” был написан в 1866 году. В это время Достоевский жил в той части Петербурга, где селились мелкие чиновники, торговцы, студенты. Здесь, в тумане и пыли “серединных петербургских улиц и переулков”, родился в сознании Достоевского образ Родиона Раскольникова.
В судьбе русских молодых людей вроде Раскольникова роковую роль сыграли годы реакции (1862-1863), когда потерпела крах уверенность в коренном обновлении России, в неминуемой гибели “прошлых времен”. Оптимистические надежды были разбиты –

“прошлые времена” и не думали умирать, напротив, они стали более цепкими, изворотливыми, приобретя нового союзника – буржуазного хищника-дельца вроде Лужина. Наступило время тяжких разочарований, мучительных душевных кризисов.
В образе Раскольникова отразились и собственные горькие размышления Достоевского о человеческой природе и социальной действительности, кризис и глубокая перестройка в его сознании утопически-социалистических идеалов молодости.
Раскольников страстно и беспощадно судит этот мир, с его вопиющей социальной несправедливостью, с бессмысленными страданиями и унижением, судит своим карающим личным судом, своим бунтарским разумом протестующей и ни перед чем не склоняющейся личности. Но Раскольникова его бунт неотвратимо приводит к подавлению человека.
Самая яркая иллюстрация, подтверждающая этот факт, – бесчеловечное надругательство Лужина над Соней, страшная боль ничем не заслуженного жестокого оскорбления. Гнусная клевета Лужина – окончательное разоблачение теории Раскольникова.
Петр Петрович Лужин, расчетливый буржуазный делец, является двойником Раскольникова. Он открыто проповедует эгоизм и индивидуализм, якобы на основах “науки и экономической правды”: “Наука же говорит: возлюби прежде всего одного себя, ибо все на свете на личном интересе основано”. Но в отличие от Раскольникова, Лужин не грабит, не убивает, да ему вовсе и не нужно переступать формальный закон для удовлетворения личного интереса. Он переступает нравственный закон, закон человечности, и преспокойно выносит то, чего Раскольников вынести не мог.

Лужин подавляет и унижает людей, даже не сознавая этого, и в этой “бессознательности” сила Лужина. Ведь “Наполеоны” на мучаются, не раздумывают, можно или нельзя переступить, а просто переступают через человека.
Обвинив Соню в воровстве, Лужин преследует, по его мнению, вполне достойные цели. Гнусность его поступка заключается прежде всего в том, что он сам предложил соне сто рублей и в присутствии свидетелей потребовал их вернуть. Кроме того, цели его по сути своей оказались ничтожными и низкими.

Ему нужно было отомстить Раскольникову, поссорив его с матерью и сестрой, и опорочить Соню, т. к. уже распустил слух о ее “непорядочности”.
Лужин наносит Соне ужасное оскорбление, расчетливое и безжалостное. Его отвратительная игра подрывает в душе Сони веру в силу кротости и любви. Разочарование ее слишком тяжело.

Соня “стушевывается”, как-то принижается. В надежде защитить себя кротостью, покорностью, робостью – делается беспомощной и растерянной. И если бы не Катерина Ивановна, яростно защищавшая Соню, и Раскольников, который сразу понял весь “расчет” Лужина, вряд ли бы удалось Соне доказать свою невиновность.
Клевета Лужина разрушает теорию Раскольникова окончательно. Подавление слабых – вот какой стороной оборачивается его теория. Ведь его бунт немыслим без принесения в жертву “необыкновенной” личности другой личности.

Для “необыкновенной” личности весь мир – лишь средство утверждения своей “единственности”, своего безграничного эгоизма собственника. “Сверхчеловек” утверждает себя за счет другого – “вши”, “твари дрожащей”.
И вот на глазах у Раскольникова Лужин, “настоящий властелин”, хладнокровно превращает Соню, “тварь дрожащую”, в средство достижения своих низменных целей – ведь “все на личном интересе основано”. А тут личный интерес требовал – переступить, что и было незамедлительно исполнено. Вся раскольниковская рациональная, выверенная, выточенная как бритва казуистика оказывается полной бессмыслицей.

Пусть он убил, переступил формальный закон, но нравственный закон он так и не смог переступить. Глубочайшая уязвленность ужасом и нелепостью мира родила раскольниковскую идею. Но она же и уничтожила ее до конца