<
p>В сборник вошли стихотворения 1930-1931 годов. Он знаменовал собой возвращение Пастернака к лирическому творчеству, от которого тот почти отошел в период кризиса и художественных поисков в области эпических форм. Непосредственным импульсом к написанию большинства стихотворений стал разрыв поэта с его первой женой и его женитьба на 3. Н. Нейгауз. «Второе рождение» — всеобъемлющая формула в художественном мире Пастернака, обозначающая особое состояние души, когда под воздействием сильного потрясения (любовь, вернувшееся вдохновение и т. п.) поэт как бы заново открывает для себя мир, заново рождается как лирик.
«Мне хочется домой, в огромность…» Стихотворение из открывающего сборник «Второе рождение» цикла «Волны» знаменует собой возврат поэта «к себе домой» — к лирике, преодоление им творческого кризиса. Готовность принять современность со всеми ее противоречиями в залог будущего внимания с ее стороны к человеку («тех ради будущих безумств») пронизывает стихотворение, хотя современность здесь представлена не лучшими своими сторонами: в метафорическом строе произведения множество реалий тех лет («пожизненность задачи» — ср. «пожизненное заключение»; «пойдет хозяйничать зима», «наступит темень» — метафоры трудных времен; «повалят с неба взятки», «осин подследственных десятки», «сукно сугробов» — ср.: «убрать под сукно» — утаить). В этот период особое значение для Пастернака приобретает понятие «высшего начала», «упряжи» («И я приму тебя как упряжь…»), в борьбе с которым — и в подчинении которому только и возможен духовный рост.
Охулки на руки не класть — не упускать своей выгоды.
«Здесь будет все; пережитое…» Еще одно стихотворение цикла «Волны»: кавказские образы в нем объясняются тем, что начат цикл в Кобулети (курорт в Аджарии). В стихотворении заявлена будущая смена манеры поэта, обусловленная изменением его мироощущения. Пастернак приходит к почти толстовскому отождествлению «естественности» и «простоты». «Неслыханная простота» жизни заключается в родстве всего со всем, человека с природой.
«Любить иных — тяжелый крест…» Адресат стихотворения — Зинаида Николаевна Нейгауз, вскоре ставшая второй женой поэта. Однако это не только любовное, но и философское стихотворение, поскольку содержит в себе очень важную для Пастернака мысль: сущность свою мир раскрывает не перед аналитическим взглядом ученого или затуманенным взором мистика. Смысл окружающего мира — в нем самом, нужно только «проснуться и прозреть» — научиться его видеть и бескорыстно любить, и тогда станет понятным, для чего этот мир существует.
Так, у человека, любящего женщину, не возникает вопросов, для чего он живет, потому что смысл его жизни — в самой любви.
«Красавица моя, вся стать…» Стихотворение обращено к 3. Н. Нейгауз. Любовная тема здесь сопрягается с темой поэзии: и любовь и творчество для Пастернака — «вход и пропуск за порог» жизни, в бессмертие; они вырывают человека из замкнутого круга жизненной предопределенности («боязнь огласки и греха», «болезнь», «смерть») и даруют ему вечность, причащая к первоосновам жизни («талон на место у колонн / в загробный гул корней и лон»). Поликлет — древнегреческий скульптор (V в. до н. э.)
«Никого не будет в доме…» В стихотворении обращает на себя внимание прием одушевления природы: «никого… кроме сумерек». Гардина — плотная занавеска, закрывающая окно целиком. «Голод дровяной» — нехватка дров в начале 30-х гг. принуждала лишь поддерживать тепло в доме, из-за чего окна сильно замерзали. Портьера — плотный занавес на двери.
«О, знал бы я, что так бывает…» От представления о том, что поэзия — не искусственное создание, что она разлита в природе, во всей нашей повседневной жизни, Пастернак неизбежно должен был прийти и к пониманию того, что всякий поступок в искусстве, особенно в современную ему эпоху, есть поступок «всерьез», в творчестве невозможно спрятаться от жизни. Перед нею Художник несет нравственную ответственность и жизнью расплачивается за свои дела. Возможно, глубже понять это стихотворение поможет стихотворение Г. Гейне «Довольно!
Пора мне забыть этот вздор…» (пер. А. К. Толстого), звучащее, например, в финале романа И. А. Гончарова «Обрыв»:
И что за поддельную боль я считал,
То боль оказалась живая —
О Боже, я раненный насмерть — играл,
Гладиатора смерть представляя!
Разводить турусы на колесах — вести пустую болтовню.
«Столетье с лишним — не вчера…» Для адекватного понимания этого стихотворения нужно не только знать политическую ситуацию начала 30-х гг. (коллективизация, политические процессы, жесточайшая цензура, милитаризация общества), но и вспомнить стихотворение А. С. Пушкина «Стансы» (1826), первую строфу которого Пастернак здесь обыгрывает:
В надежде славы и добра
Гляжу вперед я без боязни:
Начало славных дней Петра
Мрачили мятежи и казни.
Пастернак вступает в спор с Пушкиным, пытавшимся найти оправдание злодействам, которыми сопровождались петровские преобразования, в благородстве и величии целей реформатора. В «Столетье с лишним — не вчера…» такая точка зрения называется «соблазном»: Пастернак утверждает нравственную ответственность будущих поколений перед теми, чьи жизни были принесены в жертву ради грядущего счастья. В четвертой строфе, кстати, опущенной по цензурным соображениям при первой публикации, акцент сделан именно на слове «мрачили».
Хлыщ — франт, фат. Моща — здесь: никчемный, слабый человек.
Сборник «Второе рождение»