Композиция и специфика драматургического действия пьесы

<

p>В первую очередь, позиция автора выражается неоднозначном, нелинейном развитии сюжетного действия. Сюжет мотивирован динамикой стандартного «конфликтного многоугольника» — отношениями Костылева, Василисы, Пепла и Наташи. Ключевые события, составляющие сюжетную линию пьесы, происходят за пределами сцены (драка Василисы и Наташи, месть Василисы — опрокидывание кипящего самовара на сестру, убийство Костылева).

Автор сознательно уводит все эти события «из фокуса», приглашая зрителя внимательнее присмотреться и, в первую

очередь, прислушаться к содержанию многочисленных разговоров и споров ночлежников.
Композиционно сюжетная разобщенность действующих лиц, их отчужденность друг от друга (всякий думает «о своем», переживает за себя) — выражается в организации сценического пространства. Персонажи рассредоточены по разным углам сцены и «замкнуты» в несвязанных, герметичных микропространствах. Общение между ними Горький организует с оглядкой на чеховские принципы композиции. В то же время автору нужно удержать внимание зрителя на смысловых опорах текста.

Такой опорой становятся в пьесе лейтмотивы (правда

— вера, правда — ложь), организующие движение речевого потока.
Налицо и другие приемы, компенсирующие относительную ослабленность сюжетного действия и углубляющие смысл драмы. Так, Горький ввел в пьесу «рифмующиеся» (т. е. повторяющихся, зеркально отражающихся) эпизоды. Точную смысловую рифму в пьесе составляют притча Луки о праведной земле и эпизод с самоубийством Актера. Оба фрагмента дословно совпадают в финальных строчках: «А после того пошел домой — и удавился…» / «Эй… вы!

Иди… идите сюда! Там… Актер… удавился!» Подобное композиционное связывание проявляет позицию автора по отношению к результатам «проповеднической» деятельности Луки.

Впрочем, как уже говорилось, автор далек от того, чтобы возлагать всю вину за гибель Актера на Луку. С судьбой Актера связан и дважды повторяющийся эпизод, в котором ночлежники поют свою песню — «Солнце всходит и заходит». Актер «испортил» именно эту песню — в заключительном действии в ней так и не были спеты строчки «Мне и хочется на волю…/ Цепь порвать я не могу».
Таким же образом зеркально повторяются два диалога Насти и Барона, симметрично расположенных относительно друг друга. В самом начале пьесы Настя защищается от скептических замечаний Барона: его отношение к рассказам Насти о «роковой любви» и Гастоне формулируется поговоркой «Не любо — не слушай, а врать не мешай». После ухода Луки Настя и Барон как бы меняются ролями: все рассказы Барона о «богатстве… сотнях крепостных… лошадях… поварах… каретах с гербами» сопровождаются одной и той же репликой Насти: «Не было!»
«Рифмующиеся» эпизоды не несут новой информации о персонажах, но связывают разрозненные фрагменты действия, придавая ему смысловое единство и целостность. Той же цели служат и еще более тонкие приемы композиционной «аранжировки», как, например, система литературных и театральных аллюзий.
В одном из ранних эпизодов Актер упоминает «хорошую пьесу», имея в виду трагедию Шекспира «Гамлет», цитата из которой («Офелия! О… помяни меня в своих молитвах!..») уже в первом действии предсказывает его собственную трагическую судьбу. Его последние слова перед самоубийством, обращенные к Татарину, таковы: «Помолись за меня». Кроме «Гамлета» Актер несколько раз цитирует «Короля Лира» («Сюда, мой верный Кент…»).

Лиру приписана и важная для Актера фраза «Я на пути к возрождению». Любимым стихотворением Актера было стихотворение Беранже, в контексте пьесы получившее значение философской декларации: «Честь безумцу, который навеет/ Человечеству сон золотой». Наряду с цитатами из западной классики в речи Актера неожиданно проскальзывает пушкинская строчка: «Наши сети притащили мертвеца» (из стихотворения «Утопленник»). Эти слова словно напоминают о погибельной судьбе, неизбежности смерти.

Таким образом, сюжетный путь Актера задан уже в самом начале произведения теми художественными средствами, определяющими его профессию — «чужим» словом, сценической цитатой.
Важным средством смыслового углубления драматургического действия оказывается звучащая речь. Примером тому невероятно густая на фоне литературной традиции афористичность. Вот лишь несколько примеров из настоящего водопада афоризмов и поговорок: «Такое житье, что как поутру встал, так и за вытье»; «Жди от волка толка»; «Когда труд — обязанность, жизнь — рабство!»; «Ни одна блоха не плоха: все черненькие, все — прыгают»; «Старику где тепло, там и родина»; «Все хотят порядка, да разума нехватка».
Афористические суждения приобретают особую значимость в диалогах главных «идеологов» пьесы — Луки и Бубнова, чьи позиции очерчены наиболее ярко. Философский спор, в котором каждый из героев пьесы занимает свою позицию, поддерживается общей народной мудростью, сосредоточенной в пословицах и поговорках. Хотя в этой мудрости есть и определенное лукавство.

В этом отношении интересно, что центральный монолог Сатина, весьма насыщенный «чеканными» формулировками, преднамеренно испещрен многоточиями, говорящими о том, как трудно в сознании Сатина рождаются самые важные слова в его жизни.