Тема угрызений совести в драме Шекспира “Генрих IV”

Тема угрызений совести – важнейший элемент индивидуальной характеристики короля; по мере развития действия она становится даже основным средством этой характеристики. Уже в первом действии первой части король говорит о несчастьях, обрушившихся на страну; но при этом он не упоминает о том, что эти несчастья могут быть вызваны совершенными им преступлениями. Новые ноты начинают звучать во второй сцене третьего действия, где король укоряет сына в беспутствах:

Не знаю, чем прогневал я творца, Что он в своем решенье непостижном Избрал орудьем

кары и возмездья Мою же кровь. Поступками своими Меня предполагать ты заставляешь, Что небесами призван ты служить Бичом, отмщеньем за мои грехи.

Здесь король впервые высказывает догадку, что поведение сына – кара за грехи; но делает он это в такой осторожной форме, которая не позволяет решительно утверждать, что он признается в действительно содеянных преступлениях. Приведенные выше слова короля вовсе не противоречат утверждению, что мысль о божественном возмездии за грехи предков не была характерна для исторической концепции Шекспира. В данном случае зритель слышит лишь облеченные в традиционную

форму слова верующего в бога человека.

Весьма показательно, что в той же сцене Генрих IV впервые заводит речь о своем предшественнике на троне, очень осторожно и как бы с неохотой упоминая его имя. Сначала он вместо имени Ричарда употребляет абстрактное понятие “владение”, потом – конкретное понятие “коронованный король”, затем – эмфатическую конструкцию, несущую в себе элемент оценки “прыгающий король” и только после этого называет его по имени. Одно употребление этих терминов показывает, как неприятны королю воспоминания о Ричарде.

Но в этой сцене он ограничивается лишь сопоставлением себя самого с Ричардом и не говорит об узурпации как таковой.

Так же осторожно ведет себя Генрих в первой сцене пятого действия. Даже на открытое обвинение в захвате престола, которое бросает Вустер, Генрих IV отвечает весьма уклончиво. Он избегает прямого отрицания или признания своей ответственности за узурпацию. Но весьма характерно, что именно в этой сцене, где Генриху впервые приходится выслушать прямое обвинение в узурпации престола, король также впервые говорит о своей старости, которая является неотделимой частью темы болезни:

Доверье наше обманули вы, Принудив нас одежды мира сбросить И члены старые сковать броней.

Вторая часть “Генриха IV” представляет собой новый этап как в раскрытии, так и в эволюции образа короля. Если в первой части доминантой этого образа была активная борьба Генриха с феодалами, то во второй части болезнь не позволяет королю непосредственно вмешиваться в ход событий.

Чтобы дать возможность королю раскрыться перед зрителем с большей полнотой, Шекспир впервые оставляет его на сцене в одиночестве, и король произносит монолог, не только символически, но и прямо выражающий мучения, вызванные укорами нечистой совести. Хотя король и не говорит здесь о своих прежних преступлениях, монолог о сне нельзя понимать лишь как простое следствие физического недуга; изображение владеющей человеком бессонницы у Шекспира – один из важных художественных приемов для передачи душевной неуравновешенности, проистекающей от сознания собственной вины. Очевидное подтверждение этому дает сопоставление слов короля с репликами Макбета. Генрих IV, обращаясь к сну, говорит:

О сон, о милый сон! Хранитель наш, чем я тебя вспугнул, Что ты не хочешь мне смежить ресницы? А убивший Дункана Макбет слышит пророческий голос: Казалось мне, разнесся вопль: “Не спите!

Макбет зарезал сон!” невинный сон, Распутывающий клубок забот, Сон, смерть дневных тревог, купель трудов, Бальзам больной души, на пире жизни Второе и сытнейшее из блюд…