Об исторической поэтике пространства на примере “Евгения Онегина” и “Менин”

В научном понимании пространства бывали периоды, когда оно описывалось как абсолютно монотонное и пустое вместилище материальных объектов (Ньютон). Однако и тогда искусство отличалось гораздо большим разнообразием восприятия и передачи пространственности, и в этом смысле необычайно поучительно сопоставить два художественных явления, принадлежащих к различным его видам. Изображение и конструирование пространства в поэзии и живописи показывает нам не только изменение и развитие пространственных представлений вдоль по историческому

времени, но и то, как далеко они расходятся в столь контрастных искусствах.

В то же время эта далекость неожиданно обнажает сходные основания пространственной структуры, которые настолько сближаются, что, несмотря на различные века и страны, позволяют усмотреть в двух сопоставляемых нами произведениях единую стадию развития поэтики пространства.

Речь пойдет о “Евгении Онегине” и “Менинах”. В своеобразной “удвоенности” художественного пространства романа и картины мы видим, с одной стороны, известную ступень архаичности, так как еще в древнеиндийской поэзии отмечались структуры “вложенных

друг в друга коробок”. С другой стороны, при всей органичности романа и картины нельзя не заметить довольно остроумного рационализма в решении пространственных задач, что дает возможность сблизить оба явления в пределах классической эпистемы, по М. Фуко. “Менины”, кстати, являются как бы камертоном к книге М. Фуко “Слова и вещи”, и подробное описание картины Веласкеса добавило много оттенков к нашей параллели.

Для сравнения выделим две черты: “зеркальность” пространственной структуры романа и картины и смазанность границы между эмпирической и эстетической реальностями (“жизнью” и искусством). “Зеркальность” возникает и между самими произведениями, так как в живописи “неподвижный образ целого предшествует временной развертке в ходе восприятия”, тогда как в поэзии “образ целого – итог мысленной интеграции всех необратимых моментов развертывания” (1)*. Иначе говоря, в живописи рама предшествует р и т м у, в поэзии же ри м обводится рамой.

В “Евгении Онегине” непрерывно переключающиеся друг в друга миры автора и героев замыкаются в итоге в двустворчатую раму с проницаемой в обе стороны границей. Автор находится в сфере, где он сочиняет свой роман и разговаривает со своими читателями, а также присутствует внутри самого романа как персонаж среди персонажей. “Менины” представляют, казалось бы, единую и стабильную ситуацию, но тут же оказывается, что она внутренне динамична, любопытнейшим образом оборачивается, и автор, написавший картину, находясь в эмпирическом пространстве, присутствует в изображенном мире и изнутри картины воссоздает оставленную им эмпирию и удваивает ту же картину в ином ракурсе внутри ее самой.

Метасисемный характер художественного пространства “Онегина” и “Менин”, связанный с взаимным заполнением несовместимых сфер, порождает эффект, хорошо известный читателям романа и зрителям картины: они сами втягиваются внутрь произведения, смешиваясь с его персонажами. Не только внутри двойного пространства “Онегина” персонажи транслируются из одного мира в другой, но, благодаря наличию “прокола” в пространстве романа (“структурной дырки”), на его метауровне возможен переход читателя из эмпирического в поэтический мир. В “Менинах” блистательно осуществлено слияние разнопространственных точек зрения в единой точке, вынесенной в нашу сторону от плоскости картины.

В нее подставляются взгляд самого живописца, взгляд зрителя (любого из нас) и взгляд персонажей (короля и королевы). В то же время все они находятся и в глубине пространства картины, “по ту сторону” плоскости холста: художник, пристально смотрящий оттуда на своих персонажей, король и королева, отраженные в зеркале, и маршал Хосе Нието, входящий в сумеречное пространство картины из ее светоносной запредельности (он зритель, он – мы)

Стоит заметить, что проницаемость пространства “Онегина” и “Менин” не повсеместна: в одном месте – диффузия, в другом – упор. Так плоскости стен в “Менинах” углубляются пространствами затененных картин, а изнаночность холста грубо непроницаема. Такова в “Онегине” постоянная игра между резкими обрывами эпизодов и самого романа и стелющейся продолженностью смысловой и пространственной перспективы. Сравнение топологии “Онегина” и “Менин” приводит к мысли о наличии известной общности в организации художественного пространства романа в стихах и станковой картины.

Следует, видимо, отнести оба произведения скорее к классической, чем к новейшей эпохе. Подобные сравнения могут также служить основанием к построению исторической поэтики пространства.