Драматургия Гоголя в произведении Ревизор

Драматургия Гоголя – особая страница его творчества. Для не­го театр был не развлечением, а великой школой, где со сцены “чи­тается разом целой толпе живой урок”; и зрители могут “потрястись одним потрясением, зарыдать одними слезами и засмеяться одним всеобщим смехом”; (“Выбранные места из переписки с друзьями”;). Всего Гоголем было написано несколько пьес (“Владимир III степе­ни”;, “Женитьба”;, “Игроки”; и другие), но центральное место зани­мает, безусловно, первая из них – “Ревизор”;.

По словам

самого Го­голя, сюжет этой комедии, как и “Мертвых душ”;, “подарил”; ему Пушкин. В октябре 1835 года, оставив работу над “Мертвым душа­ми”;, Гоголь очень быстро пишет “Ревизора”; – уже 6 декабря коме­дия в основном была закончена, а 19 апреля 1836 года поставлена на сцене Александринского театра в Петербурге. Одновременно вышло отдельное издание пьесы. Гоголь остался крайне недоволен постановкой пьесы в Петербурге.

В дальнейшем он много раз пы­тался объяснить смысл своей комедии (“Театральный разъезд”;, “Развязка “Ревизора”;, “Авторская исповедь”;), много раз перераба­тывал

ее текст, создавая новые редакции, последняя из которых – пятая – появилась летом 1842 года.

В основу комедии положен анекдот о мнимом ревизоре, уже не раз до Гоголя использованный в русской драматургии. Но под пе­ром писателя-сатирика смешная история о том, как человека при­няли не за того, кто он есть на самом деле, превратилась в острей­шее обличение социальных и нравственных пороков российской бюрократии и призыв к их исправлению. В гоголевском “Ревизоре”; присутствует и юмор, и сатира, что соответствует комедийному жанру, но в соответствии с основным пафосом пьесу обычно опре­деляют как сатирическую комедию.

Так поняли “Ревизора”; совре­менники Гоголя, в том числе близкие ему по духу, взглядам, худо­жественным вкусам.

Перед нами в обобщенном образе уездного города N разворачива­ется печальная картина жизни паразитического в своей основе бю­рократического государства, основанного на взяточничестве, казно­крадстве, подхалимстве низших и самоуправстве высших чинов. В нем не работают, а лишь создают видимость деятельности важней­шие государственные учреждения: суд, почта, здравоохранение и со­циальные (богоугодные) заведения, органы образования и просве­щения. Руководящие ими чиновники – судья Ляпкин-Тяпкин, по­печитель богоугодных заведений Земляника, почтмейстер Шпекин, смотритель училищ Хлопов – заботятся лишь о собственной выгоде и благосостоянии.

Недаром Гоголь дает им говорящие фамилии. Всю эту систему возглавляет городничий Антон Антонович Сквозник-Дмухановский, считающий своим долгом не исправлять недостатки, а лишь прикрывать их, наводить внешний лоск – и то только перед приездом ревизора из столицы, за которого по ошибке чиновники приняли случайно оказавшегося в этом городе мелкого служащего Хлестакова. “Ради Бога, дайте нам… наших плутов!.. На сцену их, на смех всем!”; – призывал Гоголь и сам сделал это в “Ревизоре”;. “Всем досталось, а мне более всех!”;- так, по воспоминаниям современни­ков, оценил пьесу даже царь Николай I.

Но этот идейный слой, связанный с обличением общественных пороков и составляющий основу социальной сатиры Гоголя, – лишь одна из линий авторского замысла, хотя и очень важная. Для самого писателя гораздо более значимой представлялась та линия, которая выводит комедию на уровень нравственно-философских обобщений и связана с гоголевским “видимым миру смехом”; и “не­видимыми ему слезами”;.

Еще Белинский отмечал: “Идея “Ревизора” носит не злободнев­ный, сугубо политический характер, но общечеловеческий и фило­софский”;. Степень типизации и обобщения здесь такова, что даже возникло особое понятие, получившее название по имени гоголев­ского героя – хлестаковщина. На роль Хлестакова Гоголь обращал особое внимание актеров.

Этот образ оказался новым и непонятным для сценической трактовки. Во всех предшествовавших гоголев­скому “Ревизору”; комедиях на подобную тему мнимый ревизор все­гда сознательно обманывал городские власти. Гоголь меняет в сво­ей пьесе то главное, на чем обычно держался сюжет: здесь нет обманщика, или, как пишет в “Замечаниях для господ актеров”; ав­тор, “Хлестаков… говорит и действует без всякого соображения”;. Возникает вопрос: кто же тогда обманул чиновников?

Почему они “сосульку, тряпку”; принимают за важного человека?

Виной всему страх: “в страхе”;, “в испуге”;, “дрожа всем телом”; – эти слова постоянно звучат в авторских ремарках. Образ Хлестако­ва, мнимого ревизора, у Гоголя также принципиально меняется. Его внутренняя сущность – это пустота, которая может заполнять­ся чем угодно (“У меня легкость в мыслях необыкновенная!”;). Он может быть любым: пылким влюбленным, знаменитым писателем, блестящим светским человеком, который вдруг превращается в мечтательного любителя природы.

Когда чиновники увидели в нем грозного ревизора, Хлестаков мгновенно превратился в него. Даже речь его изменилась: звучат короткие, отрывистые фразы большого начальника (“Уж у меня ухо востро! Я им всем задал острастку!”;), от которых чиновники дрожат от страха.

Таким образом, оказывается, что Хлестаков и есть лучшее во­площение той абсурдной государственной бюрократической систе­мы, где все находится не на своих местах, а место делает человека тем, чем он сам себя считает и каким его видят окружающие. Хле­стаков уезжает, обман рассеивается. Но теперь по-другому выгля­дит то, что казалось до этого незыблемой системой городского уст­ройства. По-своему, каждый из чиновников чем-то напоминает Хлестакова.

Так, размышляя о генеральском чине, на который мог рассчитывать тесть Хлестакова – “значительное лицо”;, городни­чий по-хлестаковски уносится мечтами вдаль. Узнав, как он был обманут, городничий даже не сразу может в это поверить, и проис­ходит почти невозможное: он чуть приоткрывает свое настоящее человеческое лицо, скрытое под маской чиновника, управляющего городом. Вот почему так трагично выглядит в последнем действии фигура обманутого и всеми осмеянного городничего. “Чему смее­тесь? над собой смеетесь”;, – звучат его слова, обращенные отнюдь не только к другим чиновникам, но ко всем, кто стал свидетелем этого лишь на первый взгляд смешного действия, за которым скры­ты слезы. Недаром эта реплика городничего появилась лишь в по­следней редакции “Ревизора”;, когда его общая идея окончательно сформировалась.

Кто же главный герой этой необычной комедии?

Сам Гоголь, отвечая на этот вопрос, писал: “…Никто не заметил честного лица, бывшего в моей пьесе. …Это честное, благородное лицо был – смех”;. Смех как некая очищающая сила, позволяющая человеку увидеть себя со стороны, удивиться или даже испугаться, но все же открыть в себе нечто такое, от чего следует немедленно избавиться, что надо исправить, искоренить в себе. Так начинает расширяться и смысл названия комедии. Гоголь вложил в свою пьесу призыв ко всем “обратиться зрачками в душу”;, то есть загля­нуть в себя и произвести “ревизию”; в самом себе – пока еще не поздно.

И в этом “приехавший по именному повелению”; из Петер­бурга ревизор вряд ли сможет помочь, как не поможет ревизор мнимый – “поддельная ветреная светская совесть”;, которая вопло­щается в Хлестакове. Нужно пробуждение подлинной человеческой совести – а для этого требуется высшая сила, истинный ревизор – Верховный Судия, карающий погрязших в грехах чиновников.

Именно такой смысл вкладывал автор в Немую сцену – заключи­тельную сцену комедии, представляющую собой развернутую ремар­ку. Она придает развязке комедии глубочайший нравственно­философский смысл. Это как бы “последняя сцена жизни”;, по словам Н. В. Гоголя. Смысл развязки комедии “Ревизор”;, выраженный в Немой сцене, обусловлен ее символическим характером, что позво­ляет говорить о нравственно-философской идее “неминуемого воз­мездия”;, присутствующей в пьесе наряду с идеей социального обли­чения пороков бюрократической системы.

Немая сцена также появились лишь в окончательной редакции 1842 года, когда проис­ходит коренной переворот в мировоззрении и творчестве Гоголя. В основании его – трагическое осознание того, что русская жизнь рас­колота, русские люди внутренне разобщены. И ничего с этой бедой художник поделать пока не может – ему по силам лишь выставить ее на свет и предостеречь всех. Гоголь не был обличителем “соци­ального зла”;, потому что зло, с которым он воевал, было не социаль­ным, а духовным, оно было не вовне, а внутри человека.

Вот почему Гоголь так тяжело переживал происходящее в русской жизни и так настойчиво думал о спасении России от внутренней порчи, им ясно видимой, но для многих незримой причиной бедствий. Об этом он напишет в своем главном произведении – поэме “Мертвые души”;.