«Дно жизни» или в тупике ли герои пьесы «На дне»?
Максим Горький — великий писатель и драматург начала 20 века, материалист, человек своей эпохи. На рубеже 19-20 веков, во время перелома и кризиса, в России разорившиеся, обнищавшие крестьяне бродили по стране в поисках заработка, доживали в зловонных подвалах, называющихся ночлежками — приют для безработных, нищих, бродяг, воров и других «бывших людей». Эти люди, оказавшиеся «на дне» жизни, как кровоточащая рана времени, часто становились «идейными вдохновителями» многих писателей. Максим Горький, человек много видевший и наблюдавший
Сам автор писал о своей пьесе: «Она явилась итогом моих почти двадцатилетних наблюдений над миром «бывших людей», к числу которых я отношу не только странников, обитателей ночлежек и вообще «люмпен-пролетариев», но и некоторую часть интеллигентов, «размагниченных», разочарованных, оскорбленных и униженных неудачами в жизни. Я очень рано почувствовал и понял, что люди эти — неизлечимы».
Горький не сразу дал пьесе название «На дне». Первоначальные его замыслы — «Ночлежка», «На дне жизни», Без солнца» —
Это название имеет несколько значений и смыслов: «на дне» — пространство, в которое помещены герои пьесы, ночлежка, находящаяся ниже уровня земли, освещенная только тусклым окном, свет которого идет сверху, словно показывая недосягаемость выхода. «На дне» — как на дне жизни — предельная точка существования, ниже которой опустится уже невозможно. Дно — как психологическая «могила», пустота, тупиковое душевное и материальное состояние, выход из которого найти крайне сложно.
В пьесе мы не увидим прямого столкновения идейных персонажей. Основной конфликт Горьковской пьесы — скрытый, но главный, ориентированный на основную идею пьесы — конфликт идей материализма и идеализма. Этот мировоззренческий конфликт и стал главной идеей Горьковской пьесы. Материалист Горький с большой разоблачающей силой обрушился на философию утешительной лжи, хотел обратить внимание людей на несостоятельность идеализма и показать масштаб идей материализма, избрав для этого двух героев.
Лука — идеалист, духовно богатый старец, верящий в Бога и душу, и Сатин — носитель идей самого автора, материалист, воспевающий человеческое превосходство. Лука был задуман Горьким как проповедник «ложной истины», как человек «лгущий во спасение». И провалом для Горького стала любовь к Луке зрителей, не так понявших мысль автора. Горький не предусмотрел, что публика воспримет Луку как человека души, как воплощение любви ко всему живому.
После этого провального понимания его пьесы, Горький будет считать «На дне» своей главной неудачей.
Несмотря на противостояния Сатина Луке, между ними нет прямого конфликта, так же как и практически нет разговора. Лука, понимая, что Сатин — человек мыслящий и не нуждающийся в помощи Луки, отвергающий его жалость, не вступает с ним в беседу, а только кротко, и, местами, едко отвечает на его вопросы. И Лука, и Сатин, испытывают друг к другу безусловный интерес, как могут быть интересны людям два совершенно противоположных мировоззрения. Они внимательно слушают друг друга, но все же каждый предпочитает оставаться на своей стороне.
Ложь Луки нельзя воспринимать как ложь в ее привычном значении. Лука лжет не для своей выгоды, а для того, чтобы подарить обитателям ночлежки надежду и веру. За свою долгую жизнь Лука сумел сохранить в себе веру и любовь, интерес к жизни и к людям. Для него все равны: «По-моему, ни одна блоха — не плоха: все — черненькие, все — прыгают…».
Лука видит дно, на котором оказываются все эти люди. Но он знает, что даже в самой пропащей душе есть Человек. Сатин не принимает лжи, говоря: «Ложь — религия рабов и хозяев.
Правда — бог свободного человека!». Так же, вопреки теории Луки, Сатин не принимает и жалость, считает, что она оскорбляет свободную личность: «Надо уважать человека! Не жалеть… не унижать его жалостью… уважать надо!» И, несмотря на это, такие разные люди как Лука и Сатин находят общую точку соприкосновения их теорий — Человек. Ведь Лука верит в людей, помогает им, а Сатин восхваляет человека, говоря: «Все — в человеке, все для человека!
Существует только человек, все же остальное — дело его рук и его мозга! Чело-век! Это — великолепно! Это звучит… гордо!
Чело-век!». Только Сатин верит не в человека обычного, слабого и маленького, как Лука, он верит в человечество в целом: «Что такое человек?.. Это не ты, не я, не они… нет! — это ты, я, они, старик, Наполеон, Магомет… в одном! (Очерчивает пальцем в воздухе фигуру человека.) Понимаешь?
Это — огромно! В этом — все начала и концы…»
Горький наделял Сатина чертами, наиболее близкими ему самому — гордостью, любовью к свободе. Он считал, что Сатин — единственный человек, имеющий силу и возможность выбраться со дна. Но вопреки ожиданиям Горького, произошло «сопротивление текста»: оказалось, что единственный человек во всей ночлежке, который сможет выйти оттуда — это Лука. Ведь что ожидает других героев?
Их дороги идут в тупик — на базар, на панель, в тюрьму, в пустырь, на кладбище или в кабак. Настя пойдет на тротуар, иначе ее прогонять из ночлежного дома. Васька Пепел, отсидев в остроге, опять примется воровать. Наташа, искалеченная собственной сестрой, попадет в больницу.
Татарин, потеряв руку, остается без работы. Даже Сатин, после монологов: «человек, это звучит гордо», — будет шулерничать по-прежнему. Лука, человек, подаривший этим людям надежду, «разбудивший» в этих полумертвых телах душу, зовет людей за собой.
Но тщетно. Никто из жителей ночлежки не пойдет за ним. Актер, избирает для себя другой выход — смерть.
Пепел попадается в ловушку своей же любовницы, и, скорее всего, попадет на каторгу. Каждый останется при своем выборе, при своей судьбе. Ведь не зря Горький включает в произведение песню, которую несколько раз поют ночлежники, песню, ставшую их «гимном»: «Солнце всходит и заходит, а в тюрьме моей темно».
Здесь образ Луки соотносим с образом Солнца, на недолгое время осветившего жизнь ночлежников, но это Солнце ничего не меняет и не может изменить ничего в их жизни. Потому что каждый из героев давно смирился со своим существованием, эти люди уже не могут быть иными. И даже Солнце, на мгновение озарившие эти серые лица, ушло, так и не сумев убедить их в их собственной правде.