“Письмо к женщине” анализ стихотворения Есенина

Жанр письма был давно известен в прозаической форме. Как ни вспомнить знаменитый роман Жан Жака Руссо “Юлия, или Новая Элоиза”. Но именно Серебряный век сделал письмо популярным в поэзии.

Наверняка, многие вспомнят “Письма…” Владимира Маяковского, Сергея Есенина, позже Андрея Вознесенского и других признанных мастеров лирики.

И все-таки самым трепетным можно считать произведения, адресованные любимым женщинам. Пушкин свои знаменитые послания Анне Керн называл посвящениями, как будто богиням, а Сергей Есенин назвал просто

и буднично – “Письмо к женщине” . Об анализе этого замечательного произведения и пойдет речь далее.

Литературоведы считают это послание целой поэмой и относят его к совершенно новому периоду творчества Сергея Есенина, когда переосмысливаются его взгляды на будущее страны. Несмотря на слегка интимное название (ведь письма должны быть адресованы лично кому-то, в данном случае женщине), посвящено произведение теме определения личности в эпоху исторического перелома. Но именно форма письма помогает Лирическому герою, обращаясь к любимой женщине, размышлять о прошлом и будущем и своем, и страны.

Написанное

в 1924 году, оно было адресовано Зинаиде Райх, по сути, единственной настоящей жене Есенина, родившей ему двух детей. Расставшись с поэтом, она стала женой режиссера Всеволода Мейерхольда и актрисой его театра.

В стихотворении можно выделить две части, которые не только разделены отточием, но и противопоставлены в содержательном и эмоциональном плане. “Тогда” и “теперь” разделяет не просто соотношение временных контрапунктов – это будто расколовшиеся половинки души героя: мучительное непонимание всего происходящего вокруг и надежда обретения смысла существования, связанного с осознанием своего “Я”.

Даже построение стихотворения необычно: Вольный ямб создает впечатление непосредственного рассуждения. Лесенка, разбивающая строфы, выделяет ключевые слова, концентрируя внимание читателя на самых значимых моментах.

Интересен тип героя: он подписывается под письмом “Знакомый ваш, Сергей Есенин”. Но каждому ясно, что герой не поэт. Во-первых, герой он так юн, как Есенин (а Сергею в тот момент было всего 29 лет).

Герой же встречает “роковое” время сложившейся личностью, которой трудно принять “новое время”. Во-вторых, становится ясно, что герой далек от лирики. Поэтому он не лирический двойник автора, а своеобразное эпическое воплощение образа человека, который ищет путь “в развороченном бурей быте”, но вовлечен в конфликт с “роком”, “судьбой”:

Я в возрасте ином. И чувствую и мыслю по-иному.

Герой стихотворения чувствует себя, “как лошадь, загнанная в мыле”, как пассажир корабля, гибнущего в шторме, как путник, оказавшийся на краю “кручи”. Он ищет понимания, сочувствия, любви, при этом сам страдает о тех, кто оказался рядом. Но не может найти поддержки, прежде всего, в любимой, ведь ее отпугнула “маета” духовных исканий, и поэтому он ей “ни капельки не нужен”.

А герой, пройдя через мучения, падения, “угар”, “избежал паденья с кручи” и пришел к иному мироощущению: он принял историческую закономерность поиска “новой жизни”, “новой славы”. Как ни странно, но он увидел в общественных преобразованиях стремление воплотить извечные ценности – “вольность и светлый труд”. А такая оценка стала возможной только далеко от родины:

Лицом к лицу Лица не увидать. Большое видится на расстоянье.

И конечно, с большой долей самоиронии звучат слова героя о том, что теперь “в Советской стороне” он “самый яростный попутчик”. Кстати, на идеологическом языке эпохи слово “попутчик” означало классовую чужеродность, политическую незрелость. И Есенин был согласен с такими определениями в свой адрес.

Поэтому здесь голос лирического героя как будто старается перекрыть, заглушить и неуверенность в своем обновлении, и печаль прощания. Эти последние нотки перекликаются со знаменитыми строками Пушкина:

Как дай Вам Бог любимой быть другим.

Во второй половине ХХ века будет принято называть героя своим точным именем: это Веничка Ерофеев из “Москва-Петушки” Венедикта Ерофеева или Эдичка из романа Эдуарда Лимонова “Это я, Эдичка”. В то время со стороны Есенина это было довольно смелым экспериментом, который, впрочем, себя оправдал.