Наполеон и Кутузов, как выразители исторических тенденций времени
Жизнь, по Толстому, разбивается на течение восходящее и нисходящее, на центробежное и центростремительное. Кутузов, которому открыт закономерный ход мировых событий и который благодаря народному нравственному чувству прозревает волю «провидения», становится классическим воплощением центростремительных сил истории. Центробежные силы истории получают предельное воплощение в личности Наполеона, этого «сверхчеловека».
Он не чувствует внутренней необходимости в явлениях жизни, верит лишь в силу своей единичной воли, воображает
Толстой понял внутреннюю несвободу индивидуалистического сознания, воплощенного в личности Наполеона, потому что подлинная свобода всегда связана с исполнением закона, с добровольным подчинением воли «высшей цели». Толстой, таким образом, продолжал пушкинские традиции, разоблачая тот идеал безграничной свободы, который приводил к романтическому индивидуализму, к культу сильной и гордой
Мудрый Кутузов, свободный от страстей тщеславия и честолюбия, легко подчинил свою волю воле «провидения», т. е. пропревал «высшие законы», управляющие движением человечества и потому стал представителем народной освободительной войны. Наполеон же, благодаря полному равнодушию к человеку и отсутствию нравственного чувства, был поставлен историей во главе захватнической войны.
Благодаря субъективным качествам Наполеон избирается выразителем печальной исторической необходимости — «движения народов с запада на восток», в результате которого произошла гибель наполеоновской армии. Наполеон, по словам Толстого, предназначен был «провидением на печальную, несвободную роль палача народов», исполнял «ту жестокую, печальную и тяжелую, нечеловеческую роль, которая ему была предназначена». Продолжая пушкинские традиции («гений и злодейство — две вещи несовместные»), Толстой изображает Наполеона «маленьким» человеком, ум и совесть которого безнадежно помрачены.
Кутузов и Наполеон, таким образом, независимо от своих субъективных намерений и разумений, оба выполняют задачу сверхличную. При этом один воображает себя героем, властителем народов, от воли которого зависят их судьбы, другой вообще ничего не думает о себе, не играет никакой роли, а лишь мудро руководит нравственным духом вверенного ему войска.
Проблема свободы и необходимости становится для Толстого проблемой соотнесения личности и народа в истории. Свобода понимается как реализация необходимости, как приведение индивидуальной воли в согласие с волей народа.
Когда человек становится воплощением народной воли, он обретает подлинную свободу. Произвол осуждается как переоценка возможностей собственной личности, как неуважение к общему — истории, народу и особенностям его жизни.
Значение великой личности Толстой полагает в прозрении» народного смысла событий, т. е. в ощущении совершающейся исторической необходимости как ноли «провидения».
Великие люди, вожди человечества, подобно Кутузову носящие в груди своей народное нравственное чувство, опытом и сознанием угадывают ближайшие требования исторической необходимости. Солдаты тоже как-то чувствуют эти требования и удовлетворяют их, борясь с врагом за национальную независимость родины. Солдаты свободно и вполне сознательно осуществляют историческую миссию, обращаются к «дубине народной войны», к организации партизанских отрядов.
Предопределенность, как движение по объективно существующим законам, реализуется через свободную деятельность людей.
Прежде чем перейти к изображению победоносной Отечественной войны 1812 года, Толстой обращается к «эпохе наших неудач и нашего срама», т. е. к военным событиям 1805 года. Акцентируя идею произведения, Толстой писал: «Ежели причина нашего торжества была не случайна, но лежала в сущности характера русского народа и войска, то характер этот должен был выразиться еще ярче в эпоху неудач и поражений» (13; 54).
Русская армия оказалась на территории государства, изменившего России, вступившего в сговор с его противником — Наполеоном. Русским войскам угрожал полный разгром. Но Кутузов нашел выход, поручив немногочисленному отряду Багратиона задержать главные силы наполеоновской армии, прикрыть собою отступление русских войск.
Отряд имел успех благодаря геройским действиям капитана Тушина.
Война 1805 года антинародная, цели войны не совпадали с интересами народа, тем не менее русские солдаты и на чужой территории проявили стойкость и выносливость, внутреннее нравственное мужество. В день Шенграбенского сражения на батарее Тушина царило всеобщее оживление, сказались национальные особенности русских солдат, их внешнее хладнокровие, доброе, «веселое» состояние духа, внутренняя собранность, готовность к борьбе. Аустерлицкое поражение в изображении Толстого становится позором русско-австрийского генералитета, а не русской армии. Обличается прусско-австрийская военщина в тупости и бездарности.
В изображении войны 1812 года, как указывает Д. С. Лихачев, Толстой был связан с многовековой национально-художественной традицией, потому что он был «национальным художником, гигантом, выражающим этические взгляды народа, сложившиеся за многие столетия»12.
Крупнейшие воинские повести, начиная с XIII века, после нашествия Батыя, посвящены не завоевательным войнам, а оборонительным «в пределах русской земли». Нравственный кодекс войны, завещанный нам русской историей и древней русской литературой, стал кодексом и Толстого, органически впитавшего народную концепцию освободительной войны. Д. С. Лихачев разъясняет: «В Толстом сильно сознание того, что правда всегда торжествует над силой, ибо нравственная правда сильнее любой грубой силы.
Именно эта философия лежит и в основе исторического изображения нашествия Наполеона и в конечном счете его изгнания. Ее не было и не могло быть ни в одной из работ по философии истории, которые читал Толстой, где законы истории едины для всех — нападающих и обороняющихся».
Главное в «Войне и мире» — это геройская стойкость русских солдат, нравственное величие простых людей, органически связанных друг с другом сознанием своей правоты в борьбе с врагом-захватчиком. Конечно, как пишет Сабуров, «Война и мир» является национально-героической эпопеей, поскольку воинская героика выходит за пределы народных сцен, а все историческое повествование в целом ведется в плане широкого национального охвата. Но эпопея перерастает в народную, поскольку в повествование вовлекается вся народная масса, захваченная потоком великих событий 1812 года, и все герои произведения, поглощаются общей народной жизнью.
Народная героика Отечественной войны 1812 года проявляется в первом воинском эпизоде — в борьбе за Смоленск с французами. О величии народного духа Андрей Болконский так говорит Пьеру Безухову накануне Бородинского сражения: «…мы в первый раз дрались там за Русскую землю… в войсках был такой дух, какого никогда я не видел…». Изображается масса людей, городских жителей, объятых единой тревогой, одной заботой.
Из них и разбогатевший дворник Ферапонтов, не чуждый русскому национальному самосознанию, который, увидев солдат в своей лавке, насыпавших в мешки и ранцы пшеничную муку и подсолнухи, крикнул им и при этом «захохотал рыдающим хохотом»: «Тащи все, ребята!
Не доставайся дьяволам… решилась Рассея!
«