ЧЕЛОВЕК В ФУТЛЯРЕ

А. П. ЧЕХОВ

ЧЕЛОВЕК В ФУТЛЯРЕ

«На самом краю села Мироносицкого, в сарае старосты Прокофия, расположились на ночлег запоздавшие охотники. Их было только двое: ветеринарный врач Иван Иваныч и учитель гимназии Буркин. У Ивана Иваныча была довольно странная, двойная фамилия — Чимша-Гималайский, которая совсем не шла ему, и его во всей губернии звали просто по имени и отчеству; он жил около города на конском заводе и приехал теперь на охоту, чтобы подышать чистым воздухом.

Учитель же гимназии Буркин каждое лето гостил у графов П. и

в этой местности давно уже был своим человеком».

Разговаривали о жене старосты Мавре. Она — женщина здоровая и неглупая. Только давно Мавра уже на люди не выходила.

Буркин предположил, что у нее просто такой характер, характер рака-отшельника. И такие люди — не редкость. Например, месяца два назад в городе умер учитель греческого языка Беликов.

Это был странный человек. Он даже в очень хорошую погоду выходил в калошах и с зонтиком и непременно, в теплом пальто на вате. «И зонтик у него был в чехле, и часы в чехле из серой замши, и когда вынимал перочинный нож, чтобы очинить карандаш, то и нож у него

был в чехольчике; и лицо, казалось, тоже было в чехле, так как он все время прятал его в поднятый воротник. Он носил темные очки, фуфайку, уши закладывал ватой, и когда садился на извозчика, то приказывал поднимать верх.

Одним словом, у этого человека наблюдалось постоянное и непреодолимое стремление окружить себя оболочкой, создать себе, так сказать, футляр, который уединил бы его, защитил бы от внешних влияний. Действительность раздражала его, пугала, держала в постоянной тревоге, и, быть может, для того чтобы оправдать эту свою робость, свое отвращение к настоящему, он всегда хвалил прошлое и то, чего никогда не было; и древние языки, которые он преподавал, были для него, в сущности, те же калоши и зонтик, куда он прятался от действительной жизни».

Даже мысли свои Беликов «старался запрятать в футляр». Для него были ясны только запреты. «В разрешении же и позволении скрывался для него всегда элемент сомнительный, что-то недосказанное и смутное». Когда в городе что-то разрешали, он всегда говорил: «Оно, конечно, так — то так, все это прекрасно, да как бы чего не вышло».

В общем, он был очень осторожным и мнительным человеком. Даже к друзьям своим он ходил только потому, что считал это «своею товарищескою обязанностью».

Беликова все боялись. И не только учителя, а и директор. Этот человечек, «ходивший всегда в калошах и с зонтиком, держал в руках всю гимназию целых пятнадцать лет! Да что гимназию?

Весь город!» Жил Беликов в том же доме, что и Буркин. «Женской прислуги он не держал из страха, чтобы о нем не думали дурно, а держал повара Афанасия, старика лет шестидесяти, нетрезвого и полоумного, который когда-то служил в денщиках и умел кое-как стряпать».

Даже под одеялом в собственной кровати Беликову было страшно: «как бы чего не вышло, как бы его не зарезал Афанасий, как бы не забрались воры…»

Но, как это ни странно, этот учитель греческого языка едва не женился на сестре нового учителя истории и географии, некоего Коваленко Михаила Савича. Она была уже не молодая, лет тридцати, но тоже высокая, стройная, чернобровая, краснощекая и веселая, даже шумная. Беликов, послушав пение этой малороссийской женщины, подсел к ней и сказал: «Малороссийский язык своею нежностью и приятною звучностью напоминает древнегреческий».

Это польстило ей, и она стала рассказывать ему с чувством о своей жизни. Вдруг всех осенила одна и та же мысль: а хорошо бы их поженить. Директорша решила взять дело в свои руки.

Беликова и Вареньку непременно всюду приглашали вместе: и в театр, и на вечеринку. Варенька стала относиться к Беликову явно благосклонно.

А Беликова все, и товарищи, и дамы, стали уверять, что он должен жениться. Его даже поздравляли. И в самом деле, Варенька была первой женщиной, которая отнеслась к нему так ласково, сердечно.

Так что он и сам поверил в то, что ему в самом деле нужно жениться.

Да только перед женитьбой этому «человеку в футляре» нужно было хорошо подумать, как бы чего не вышло.

И тут произошел скандал. «Какой-то проказник нарисовал карикатуру: идет Беликов в калошах, в подсученных брюках, под зонтом, и с ним под руку Варенька; внизу подпись; «Влюбленный антропос». Все учителя получили по экземпляру. Получил и Беликов.

Карикатура произвела на него самое тяжелое впечатление. Когда же первого мая Беликов увидел Вареньку на велосипеде, очень возмутился. «Разве преподавателям гимназии и женщинам прилично ездить на велосипеде?»

Он был так поражен, что не захотел идти дальше и вернулся домой.

На другой день он отправился к Коваленкам. Вареньки не было дома. Беликов завел разговор с ее братом.

Он говорил о том, что катание на велосипеде — «забава совершенно неприлична для воспитателя юношества», хотел его «предостеречь». Коваленко так был возмущен, что даже побагровел: «…кто будет вмешиваться в мои домашние и семейные дела, того я пошлю к чертям собачьим».

Беликов побледнел и встал. «Коваленко схватил его сзади за воротник и пихнул, и Беликов покатился вниз по лестнице, гремя своими калошами. Лестница была высокая, крутая, но он докатился донизу благополучно; встал и потрогал себя за нос: целы ли очки? Но как раз в то время, когда он катился по лестнице, вошла Варенька и с нею две дамы; они стояли внизу и глядели — и для Беликова это было ужаснее всего.

Лучше бы, кажется, сломать себе шею, обе ноги, чем стать посмешищем; ведь теперь узнает весь город, дойдет до директора, попечителя, — ах, как бы чего не вышло! — нарисуют новую карикатуру, и кончится все это тем, что прикажут подать в отставку…

Когда он поднялся, Варенька узнала его и, глядя на его смешное лицо, помятое пальто, калоши, не понимая, в чем дело, полагая, что это он упал сам нечаянно, не удержалась и захохотала на весь дом:

— Ха-ха-ха!

И этим раскатистым, заливчатым «ха-ха-ха» завершилось все: и сватовство, и земное существование Беликова. Уже он не слышал, что говорила Варенька, и ничего не видел. Вернувшись к себе домой, он прежде всего убрал со стола портрет, а потом лег и уже больше не вставал».

Через месяц Беликов умер. Его «положили в футляр, из которого он уже никогда не выйдет. Да, он достиг своего идеала!

И как бы в честь его, во время похорон была пасмурная, дождливая погода, и все мы были в калошах и с зонтами».


ЧЕЛОВЕК В ФУТЛЯРЕ