Анализ рассказа “Жена мужа в Париж провожала”

Анализ рассказа “Жена мужа в Париж прово­жала”.

Шукшин нередко прибегает к форме, которую сам он обозначил как “рассказ-судьба”. Житийный рассказ позволяет писателю показать истоки душевного склада героя, усилить значение авторского слова в исследова­нии духовной эволюции человека.

Классическим образцом такого рассказа является шукшинский шедевр “Жена мужа в Париж провожала”.

Главная коллизия обусловлена реакцией живой души героя на угнетающие ее условия, социальные обстоятельства. Жизнь Кольки давно уже не

требует от него ни душевности, ни творчества: “Руки отвыка­ют от работы, душа высыхает – бесплодно тратится на мелкие, мстительные, едкие чувства”. А то, что он именно творческий и душевный человек, подчеркива­ется в авторском рассказе о Колькиной “Цыганочке”. В чем-то более крупном Колька проявить себя не может и “с остервенением” “разворачивается” в танце.

В дру­гой ситуации это могло быть отдыхом для души, сей­час осталось единственным ее взлетом. Автору важно, чтобы читатель понял – не о социально-бытовой драме идет речь, а о социально-философской трагедии.

Чтобы обосновать

значительность конфликта, вывести его за пределы семейно-бытовой проблематики, повествователь с самого начала подчеркивает глубокую национальную характерность типа: “Очень надеж ный, крепкий сибирячок, каких запомнила Москва 1941 года, когда такие вот, ясноглазые, в белых полу шубках день и ночь шли и шли по улицам, одним своим видом успокаивая большой город”.

Драматизм положения, в котором оказался гepoй не скрывается, сразу подмечен автором: “Парень выплясывает какую-то затаенную горькую боль”. Неодно­значность ситуации подчеркивается фигурами умолчания: “Колька тоже смеется, хотя…”, “Больше гордую, чем…”.

Для писателя важно показать социальные и даже исторические причины, заставляющие героя жить и условиях, когда “душа высыхает”. Далеко не все обусловлено тем, что он оказался в городе и в конкретной “неблагополучной” семейно-бытовой ситуации. То, чти происходит у Паратовых, – драматический общенациональный процесс, а не примета жизни отдельной московской семьи. “Закваска” крестьянина сама по себе не может защитить человека от растлевающего воздействия “цивилизации”. Тем более, что само понятие хозяйства, хозяйствования на земле дискредитировано советской властью.

Мечта Кольки о “маленьком трак­торе, маленьком комбайнике и десяти гектарах земли” для его жены Вали – “кулачество”, “мещанство”. В ее эмоциональном выкрике: “Кулачье недобитое. Почему домой-то не поехал?

В колхоз неохота идти? Об едино­личной жизни мечтаете с мамашей своей…” – вско­лыхнулось не только личное, но и затверженное по учебникам истории, отложившееся на собраниях, напо­минающее о временах, когда слова “из крестьян” в гра­фе “происхождение” воспринимались как “черная метка” социальной неполноценности, как указание на потенциального врага. Сама Валя давно живет только материальным.

Колька Паратов – человек другого типа. Жить с мертвой душой он не смог бы. Именно поэтому и мож­но говорить о трагедии человека, изображенной в этом рассказе писателем.

Память об оставленной земле, ма­тери больно ворочается в душе героя. Издевательское упоминание о самом дорогом становится последним внешним поводом к трагической развязке. Рассказ сви­детельствует о возможных непредсказуемых послед­ствиях перехода значительных слоев народа в иные социально-бытовые и нравственно-психологические ус­ловия жизни.

Не утихала тревога писателя о том, что “нам бы про душу не забыть”, продвигаясь по пути со­циальных перемен.