Сочинение: Роль пейзажа в романе Тургенева “Отцы и дети”
Роль пейзажа в романе И. С. Тургенева “Отцы и дети”
В истории русской литературы не было, пожалуй, другого такого крупного писателя, как Иван Сергеевич Тургенев, кто бы так искренне, самозабвенно и нежно любил природу родного края и так полно, разносторонне отразил ее в своем творчестве. Он не мыслил жизни без общения с природой. “Как чудесно бродить по аллеям старого деревенского сада, пропитанного сельскими ароматами, полного земляники, птиц, лучей солнца и теней; все точно дремлет в нем, а кругом колышутся двести десятин ржи! Застываешь
А очнешься, точно обданный какой-то живительной струей, и опять входишь в обычную колею”, – писал Тургенев знаменитому французскому писателю Гюставу Флоберу. Многие годы своей жизни великий писатель провел за границей в разлуке с Россией. В последние годы жизни, живя во Франции, он сильно страдал не только из-за болезни, но еще и потому, что не мог побывать в своем Спасском-Лутовинове, не мог посидеть под сенью его тенистых дубов, побродить по его бескрайним полям и лугам, где он вдыхал аромат цветущих
С громадной художественной силой и глубиной отразил И.С. Тургенев всю неяркую и неброскую красоту русской природы средней полосы.
Гармоничность и нежность тонов, умелое и тонкое сочетание света и тени характеризуют тургеневскую манеру и в обрисовке человека, и картин природы, которую он изображает с точностью ученого-естествоиспы- тателя. Виртуозно связывает художник свои дивные пейзажи с настроением человека, с его духовным обликом. Функция пейзажа у Тургенева необыкновенно разнообразна: то пейзаж оттеняет душевное состояние героя, то несет социальную функцию, то пейзажная зарисовка пронизывается философскими размышлениями.
В романе “Отцы и дети” Тургенев остается непревзойденным мастером пейзажной живописи. Поражает, как мог не заметить этого современник Тургенева критик М. Антонович, высказав писателю такой упрек: “…новое произведение г. Тургенева крайне неудовлетворительно в художественном отношении… в новом произведении г. Тургенева… нет художественных изображений картин природы… В “Отцах и детях” он скупится на описание, не обращает внимания на природу…”.
В романе “Отцы и дети” множество прекрасных описаний природы, которыми “нельзя не залюбоваться”. Через весь роман тянется невидимая нить. Эта нить – смена времен года. “Отцы и дети” как бы случайно начинаются весной, а заканчиваются описанием прекрасного зимнего вечера. Но, как мы знаем, у таких мастеров слова, как Тургенев, не бывает ничего случайного.
Каждый пейзаж имеет свое значение, свою символику, тайный смысл.
Весна… Вокруг все стремится к обновлению, каждая травинка тянется к жизни, к свету: “…весна брала свое. Все кругом золотисто зеленело, все широко и мягко волновалось и лоснилось под тихим дыханием теплого ветерка…” Это одна из тех блистательных картин, которые составили славу Тургенева-пейзажиста: тончайшие нюансы цветовой гаммы (“золотисто зеленело”, “нежная зелень”, “слегка побелевшая рожь”, “дымчатые волны”), природа не застывшая, а полная движения и жизни.
Весь пейзаж создает ощущение поразительной гармонии, нет ни одной детали, омрачающей радостно ликующее настроение от весенней пробудившейся природы. Картина весеннего пробуждения отвлекла Аркадия от мрачных размышлений о бедности и скудости жизни крепостной деревни, от тяжкого долга решать, каким путем совершать необходимые преобразования. Он вспомнил, что молод, что жизнь только начинается, “сбросил шинель и так весело, таким молоденьким мальчиком посмотрел на отца, что тот опять его обнял”. Так начинается сближение несколько отдалившихся друг от друга отца и сына.
И в этом им помогло ощущение слияния с красотой мира природы. Кроме того, эта сцена сразу показывает отличие Аркадия от Базарова в отношении к природе. Для Базарова она “не храм, а мастерская”, для Аркадия, как и для Николая Петровича, она прежде всего “храм”, ибо в ней они ищут гармонию души, а уже потом решают, какая от нее будет “польза”.
Этому пейзажу предшествует другой, однообразный, мрачный, безнадежный, но тоже весьма символический: “Места, по которым они проезжали, не могли назваться живописными…” Этот пейзаж не только не радует воображения, от него “сжимается сердце”. Он отражает оскудение и упадок русской деревни, напоминающей “призрак безотрадной бесконечной зимы с ее метелями, морозами и снегами”. Обращают на себя внимание оценочные эпитеты, усиливающие тягостное впечатление от увиденного: кустарник – “редкий и низкий”, плотины – “худые”, избенки “низкие”, “с темными, до половины разметанными крышами”, сарайчики – “покривившиеся”, гумна – “опустелые”, церкви – “с отвалившейся кое-где штукатуркою”, кладбища – “разоренные”, деревья – и те “с ободранной корою и обломанными ветвями…” Роль этого пейзажа – социальная. Для такого пейзажа характерно не изображение многокрасочной жизни природы, а преобладание тускло-серой цветовой гаммы.
Цель художника – отобрать в природе лишь то, что прямо или косвенно связано с условиями жизни человека. Вполне закономерно делает Аркадий из увиденного такой вывод: “…небогатый край этот, не поражает он ни довольством, ни трудолюбием; нельзя, нельзя ему так остаться, преобразования необходимы…” От этого пейзажа идет ниточка к одной из основных проблем, поставленных в романе: к спорам “отцов и детей” о том, как “приступить” к преобразованиям, как их “исполнить”. Путем постепенных реформ или путем революции (“сперва нужно место расчистить”)?
Описание поместья Кирсановых дается скупо, как-то скороговоркою, мимоходом. “Базаров в несколько минут обегал все дорожки сада” и сделал вывод: “местечко-то неказисто”. И выбор места для усадьбы, и пруд с небольшим количеством воды, и плохо принявшиеся молодые деревца, и “солонковатые” колодцы – все это свидетельствует о непрактичности хозяев, о кризисе помещичьего уклада. “Одна только беседка сиреней и акаций порядочно разрослась” и оставляет хоть какую-то надежду на будущее возрождение запущенного хозяйства.
Итак, начало романа, завязка всех нитей сюжета происходит весной. Кульминация же приходится на лето. Все важнейшие эпизоды жизни Базарова описаны на фоне расцветающего лета: приезд к Одинцовой в Никольское, объяснение в любви (на фоне дивной летней ночи), дуэль с Павлом Петровичем, первый приезд к родителям. И первое серьезное столкновение с Аркадием происходит в жаркий полдень: “Солнце жгло из-за тонкой завесы сплошных беловатых облаков.
Все молчало, одни петухи задорно перекликались на деревне… да где-то высоко в верхушке деревьев звенел плаксивым призывом немолчный писк молодого ястребка. Аркадий и Базаров лежали в тени небольшого стога сена, подостлавши под себя охапки две шумливо-сухой, но еще зеленой и душистой травы”. (Как сочно это описано! Так и тянет поваляться в этой “шумливосухой” траве вместе с героями!)
Интересен этот эпизод еще и тем, что здесь Базаров единственный раз высказывает романтическое отношение к природе. Оказывается, он не всегда считал, что “природа не храм, а мастерская”. В детстве у него тоже был свой “храм уединения” – “осина на краю ямы, оставшейся от кирпичного сарая”, так вот эту осину и яму он считал своим талисманом, ему здесь никогда не было скучно. Вообще-то, конечно, весьма своеобразное, символическое дерево – осина, да и яма… (Может быть, и этим пейзажем Тургенев на что-то в Базарове смутно намекает…)
Яростный спор Аркадия и Базарова, едва не закончившийся дракой, – первая трещина в их отношениях – происходит в “идиллической обстановке”. Дисгармония в их отношениях контрастна гармонии природы. Есть в этой сцене и едва уловимый намек на ранний уход Базарова из жизни: сухой кленовый лист, полет которого Аркадий сравнивает с полетом бабочки (тоже символ мимолетности жизни), падает с еще живого, полного сил дерева в разгаре лета. “Не странно ли?
Самое печальное и мертвое – сходно с самым веселым и живым”, – говорит Аркадий. Базаров грубо обрывает его знаменитой фразой: “Не говори красиво”.
Или вот утро перед дуэлью Павла Петровича Кирсанова и Евгения Базарова: “Утро было славное, свежее, маленькие пестрые тучки стояли барашками на бледно-яркой лазури; мелкая роса высыпала на листьях и травах, блистала серебром на паутинках”. Какая благодать! Жить бы и радоваться, наслаждаясь этим чудом жизни.
Но герои пришли стреляться “по идейным соображениям”, и вскоре пролилась настоящая кровь. Острое чувство неловкости охватило обоих дуэлянтов не только из-за нелепости поединка, но еще оба, видимо, ощутили более остро свою нелепость на фоне гармонии окружающего мира. А вот другой герой, о котором И. С. Тургенев в одном из своих писем сказал: “Николай Петрович – это я…” Сорокачетырех летний отец Аркадия живет обыденной, внешне неинтересной, но глубоко духовной жизнью.
Жизненная сила в Николае Петровиче постоянно обновляется именно тем, что он ощущает себя сыном и отцом, чья жизнь включена в общую цепь поколений. Это так же старо и так же неисчерпаемо, как смена времен года, это залог вечного обновления жизни. Ведь не случайно же он – единственный из главных героев романа – оставляет после себя наследников.
Его больше всех ранит нигилистическое отношение Базарова и ему подобных к искусству, природе: “Но отвергать поэзию? – подумал он опять. – Не сочувствовать художеству, природе?..” Сам Николай Петрович находится с природой в гармонических отношениях, он ищет в ней утешения, поддержки в тягостные минуты жизни, он не может понять, как можно “не сочувствовать природе”. Вся одиннадцатая глава – это изумительные, дивные деревенские пейзажи, которые подчеркивают элегическое состояние души Николая Петровича: он “не мог решиться войти в дом, в это мирное и уютное гнездо, которое так приветливо глядело на него всеми своими освещенными окнами; он не в силах был расстаться с темнотой, с садом, с ощущением свежего воздуха на лице и с этой грустию, с этой тревогой…” Природа для Николая Петровича как родная мать, которая поддержит и ободрит в трудную минуту и с восторгом разделит радость. “Как хорошо, Боже мой!” – восклицал он, любуясь чудесным летним вечером, и “продолжал предаваться горестной и отрадной игре одиноких дум”.
Критик Н. Н. Страхов, с моей точки зрения, наиболее верно оценивший роман “Отцы и дети” как роман “всегдашний”, утверждал, что талант Тургенева-живописца не только не увял в “Отцах и детях”, но и расцвел с новой силой: “Не будем говорить здесь об описании природы, которую так трудно описывать и на описание которой Тургенев такой мастер… Небо, воздух, поля, деревья, даже лошади, даже цыплята – все схвачено живописно и точно”.
Ему же (Н. Н. Страхову) принадлежит мысль о том, что в романе Евгению Базарову противопоставлены не какие-либо герои, а сама жизнь, т. е. природа. Особенно отчетливо прослеживается это в финальном пейзаже романа – описании одинокой могилы главного героя, которое звучит как реквием. В творении И. С. Тургенева мы увидели зарождение жизни, расцвет и гибель.
Как тяжело и невыносимо порой от полуденного зноя, так тяжело на душе читателя от смерти Евгения Базарова. Но все рано или поздно проходит, ибо мудра и благодетельна в своем спокойствии “равнодушная природа”, которая напоминает человеку о “вечном примирении и о жизни бесконечной”.
Два пейзажа, обрамляющие эпилог, подводят итог философским раздумьям автора о вечной смене поколений, о предназначении человека и о великой тайне природы, не подчиняющейся теориям, и о вечном примирении. Непередаваемое обаяние тургеневских пейзажей, их проникновенный лиризм, психологизм и философская глубина не имеют себе равных в нашей литературе. Это признавал даже такой строгий и взыскательный художник, как Л. Н. Толстой, который в письме А. А. Фету признавался: “Одно, в чем он мастер такой, что руки отнимаются после него касаться этого предмета, – это природа”.