Много лет назад я прочитала историю о том, как майор Ковалев лишился носа — обнаружил, как известно, на лице гладкое место… Помнится, я удивилась. То есть само фантастическое происшествие меня не особенно смутило; к восприятию фантастического мы готовы иногда значительно лучше, чем принято думать; обескураживало другое. Я имею в виду острую необходимость (запрограммированную школой) отыскать в тексте великого писателя великий смысл (желательно, конечно, обличительный) или хоть какой-нибудь — на крайний случай…
Но ничего такого не получалось. Потому что повесть Гоголя не походила, к примеру, на «Песню о Буревестнике», полную иносказаний, но в целом понятную даже малограмотному восьмикласснику…
В общем, Некто (Нос) расхаживал по Петербургу, откликался, хотя и маловразумительно, на горькие замечания майора; между прочим, молился в церкви!
Признаться, какое-то время этот Нос гипнотизировал меня, то есть буквально вся эта умопомрачительная фигура… Его манера и то, как его брови «несколько нахмурились»; достоинство его ответов, все эти «ничего решительно не понимаю» и «изъяснитесь удовлетворительнее»; и вообще — нос, который вчера только сидел на лице, а сегодня щеголял в мундире! И сам имел «лицо свое», которое «прятал в воротник»!
Так вот, этот нос (Нос) в два счета заслонил от меня предполагаемую проблематику, все Вопросы, как сказали бы в прежние времена… Ловко передвигаясь по Невскому, Нос увлек мое внимание в область, возможно, и не описанную Гоголем; известно: «Чепуха совершенная делается на свете. Иногда вовсе нет никакого правдоподобия». Что там, в этих «скрытых туманом» областях?
О которых «решительно ничего неизвестно»?
Чудный и никак не объясненный Нос, безусловно, Самодостаточен ; а намек на таинственные, скрытые туманом происшествия — не более чем намек; а Нос — вот он, достоверен до последней пуговицы! Какого же еще смысла прикажете искать?!
А теперь я кое-что скажу по предмету, куда менее интересному, чем сбежавший нос майора Ковалева: скажу о школьном сочинении, вернее даже, о знакомой всем школьникам — авторам сочинений — словесной фигуре: «Этим Гоголь хотел сказать», или «Горький призывал…», или «Пушкин верил…». Конечно, доискиваться до убеждений людей, которые жили (и умерли) много лет назад, — не слишком веселое занятие, особенно для молодых людей, покуда лишенных собственных убеждений… Скорбный труд…
Однако сочинение-то написать все-таки нужно, и старшеклассник, подсобравшись, бойко рассуждает о проблеме народности в произведениях Некрасова (да и в произведениях других русских писателей также; потому что все любили народ, а иначе их в школьную программу не включили бы, верно?). В общем, рассуждает о народности и о гражданственности и об Образах, само собой: «В Евгении Онегине Пушкин показал…», «Гоголь хотел сказать…».
Что дальше? Это хорошо известно. Сочинение написано — вначале в школе, потом в институте.
Таким образом, с Пушкиным, Некрасовым, Гоголем и всеми остальными покончено — чаще всего на всю оставшуюся жизнь (а заодно покончено, уж извините, и с народностью, и с гражданственностью). Не думаю, что хоть кто-то выигрывает от подобного положения вещей: ученик? общество (в котором гражданственность продолжает оставаться дефицитом)? школа? Никто не выигрывает.
Однако метод остается незыблемым, как закон природы: анализ в единстве формы и содержания. Хотя — какая там форма? С содержанием бы разобраться…
…Один из героев Стругацких предлагает своему собеседнику: «А ты попробуй поставить в центр мироздания не Землю, а Солнце». Между писателем и читателем я лично выбираю писателя, но в в центр готова поставить именно читателя; назначить Солнцем… Почему? Вовсе не оттого, что искусство или, в частности, литература принадлежит народу; никто никому не принадлежит, слава Богу…
А вот то, что жизнь литературного произведения невозможна без читателя, от этого никуда не деться (хорошо бы, конечно, чтобы было устроено как-то иначе, — но увы! И еще: книги, которые десятилетия, а то и больше дожидались своего читателя, только подтверждают это).
Итак, читатель. Малопривлекательный выбор между Пушкиным и простодушным восьмиклассником, и все же…
Данное действие (то есть перемещение читателя с периферии в центр) порождает как минимум три простых вопроса: что Полезнее — узнать авторскую позицию или составить свою?
Узнать чужое мнение о книге или составить свое? И наконец: в чем преимущества собственного прочтения?
Три вопроса? Ну нет, один-единственный: как превратить читателя — в Читателя? Азбука, первые шаги…
Русские народные сказки являются общепризнанным стартом для юного читателя (хотя именно ребенку они нередко менее интересны, чем принято считать; «что за прелесть эти сказки» становится понятным, как известно, позднее — если становится, конечно…). Моя шестнадцатилетняя ученица призналась в сочинении: «Русские сказки когда-то казались мне примитивными, дикими, воинственными». Как же разглядеть в «дикости» поэзию, в «воинственности» — эпическую мощь; как увидеть за «примитивной» формой изощренный язык символов (о котором смутно догадывался другой мой ученик тринадцати лет: «Чтение русских сказок как распутывание клубка, в котором надо выбрать именно ту нить, что не оборвется!»?
Как увидеть, а главное — зачем? Потому что в этих вопросах не одни лишь русские народные сказки; в них Гоголь и Достоевский, Толстой и Пушкин — русская литература; литература…
Некоторые комментарии наводят нас на «правильный» ответ: «В русских народных сказках — вековечные чаяния народа о лучшей доле». Пусть так, прекрасно! Но почему Емеля До Последнего не сходит с печи, однако ж получает и царство, и царскую дочь? И почему Илья Муромец вошел в русскую фольклорную историю не как инвалид, а как богатырь?
И, уж извините, сакраментальный вопрос: почему дуракам везет — в русских народных сказках в особенности?
На мой взгляд, эти вопросы исключительно важны, то есть важно, чтобы они Возникли, потому что, не возникнув на данной ступени, они не возникнут и позднее… К примеру: зачем принц в сказке Андерсена ищет именно капризную невесту («Принцесса на горошине»)? Или — если подумать не только о сказках — что такого преступного совершает гоголевский Чичиков, покупая мертвые души (когда все кругом продают — живых!)? (Этот замечательный вопрос задал, по-моему, В. Набоков.) И почему у Гончарова чем положительнее герой, тем примитивнее, схематичней?
Почему так захватывающе впечатляющи все монстры в произведениях Гоголя, все его «нетопыри» (по выражению того же Набокова)? Почему, в самом деле, так Красивы все эти уроды русской литературы? И какую Мораль или Идею можно вынести из подобного заключения: «Без носа человек — черт знает что: птица не птица, гражданин не гражданин…»?
Бесперспективно (да и просто некорректно) всерьез дискутировать, Насколько важны все составляющие анализа литературного произведения для понимания единства формы и содержания (у любого здания должны быть не одни только окна и двери и не одна труба, из которой идет дым; фундамент нужен тоже).
Ученик получает представление об эпохе создания художественного произведения; он знакомится с биографией писателя; далее доходит дело до идейной проблематики произведения… Далее? Далее — все. На Нос, который бестолково шляется по Невскому, и на страдания майора Ковалева, лишенного носа, у него просто не остается времени!
Да и что такое в самом деле этот нос!
Результат? В результате, обращаясь к Значительному и пренебрегая Пустяками, отыскивая то, что Сказал автор, и не замечая Несказанного, мы отказываемся от открытия самых золотоносных (скрытых от глаз) слоев художественного произведения; перечеркивая собственное мнение (а это совсем не обязательно дежурное восхищение; это и недоумение, и непонимание, и когда смешно только тебе, а всем остальным не смешно!). Итак, перечеркивая собственное мнение, мы перечеркиваем формулу вечности книги и получаем вместо нее действительно «совершенно гладкое место»! Потому что поручик, стаскивающий свой «бессмертный сапог», описанный писателем Гоголем, жив до той поры, пока жив его бессмертный читатель — Набоков, возможно, лучший из читателей Гоголя…
И герой Шукшина был поистине творческим читателем, когда сообразил, кто правит птицей-тройкой (чего не скажешь об авторах учебника литературы, которые твердо знают, что птица-тройка — символ будущей России). Не хватает только, чтобы они оказались правы… Но, слава Богу, нету ответа…
Лучший из читателей