Лирика Фета это природа, любовь, и песня

Восприятие А. А. Фета русской природы существенно отличается от восприятия ее Н. А. Некрасовым. Разница вызвана в первую очередь тем, что Некрасов – реалист, а Фет – романтик. Лирика Фета – это вселенная красоты, три основные составляющие которой – природа, любовь, и песня. Природа занимает в его творчестве важнейшее место, что отражается даже в названиях большинства его стихотворных циклов: “Весна”, “Лето”, “Осень”, “Снега”…

Фет идеализирует природу. Чем сильнее захватывает его эстетическое восприятие

природы, тем дальше он уходит от реальности. Целым ожерельем романтических метафор характеризуется, например, восприятие цвета героем автобиографического рассказа – очерка “Кактус”. Приведу лишь одну из них: “Очень похоже на подсолнух”, – равнодушно сказала девица и отошла от цветка. молодой человек пришел в ужас: “…Да… ведь это храм любви!” в фетовском изображении природы пейзажными картинам и зарисовкам свойственно зачаровывающее романтическое звучание:

Что за звук в полумраке вечернем? Бог весть! То колик простонал или сыч.

Расставанье в нем есть, и страданье в нем есть,

И далекий неведомый клич. Точно грезы больные бессонных ночей В этом плачущем звуке слиты…

В отличие от произведений Фета природа, изображаемая Некрасовым, русская природа унылых равнин и дорог, бедна и печальна, она навевает щемящую тоску.

Одно из замечательнейших открытий Некрасова – это “ритм уныния”. Для него характерны особенное построение фразы со множеством придаточных предложений, переходящих из строки в страну, использование трехсложных размеров.

В сочетании с “бедными” глагольными рифмами это создает ощущение какой-то бесконечной протяженности, рождает ассоциации, которые и подразумевал Некрасов, – с бескрайними просторами России, с бесконечностью и печалью ее степей, дорог, полей:

Чу! Тянуться в небе журавли, И крик их, словно перекличка Хранящих сон родной земли Господних часовых, несется Над темным лесом, над селом, Над полем, где табун пасется И песня грустная поется Перед дымящимся костром… (“Несчастье”)

Трудно найти другого русского поэта с таким чувством России как огромного живого целого, с ее просторами и тишиной, ее болью и бедностью. Сентябрь шумел, земля моя родная Вся под дождем рыдала без конца. Здесь Некрасов не дает картины бескрайнего русского простора, но эта бесконечность все же выявляется, выражаясь в самом гиперболизме осенней тоски: земля рыдает “без конца”…

Но не только “русской печалью” живет родина в стихах Некрасова, у него можно найти и упоение красотой русской природы (например, в поэме “Тишина”). Есть у него и такие стихи, где прямо, а не “от противного” выражено “идеальное состояние мира” (например, “Крестьянские дети”, “Зеленый шум”). Но и в самых светлых по тону образах сквозит у Некрасова “русская печаль”. Она входит составной частью в само представление об идеале.

Вот как в описание венка, который сплела крестьянская девочка, “вплетается” ощущение неяркой, немного “грустной прелести русского пейзажа”: Все беленький, желтенький, бледно-лиловый Да изредка красный цветок.

Если у Некрасова природа одушевлена, очеловечена, то у Фета, по наблюдениям исследователя Е. Ермиловой, как раз наоборот: на свою человеческую жизнь Фет проецирует события природы. У Фета она живет своей собственной, глубокой и таинственной жизнью, а человек лишь на высшей ступени духовного подъема может быть к этой жизни причастен:

Целый день спят ночные цветы, Но лишь солнце за рощу зайдет, Раскрываются тихо листы, И я слышу, как сердце цветет.

В более поздних стихах Фет все дальше уходит в природу, все больше у них сопоставлений, параллелей с человеческой жизнью. Картины природы порой превращаются в аллегории, но всегда это ощущение неделимой, цельной жизни природы сохраняется как идеал, как высшая мудрость:

Солнца уж нет, нет и дня неустанных стремлений, Только закат будет долго чуть зримо гореть; О, если бы небо судило без тяжких томлений Так же и мне, оглянувшись на жизнь, умереть!