“Какая сила управляет всем?” (взгляд на историю в романе Л. Н. Толстого “Война и мир”)

Утверждение, что в основе “Войны и мира” – исторические события, одно из самых распространенных. Соответственно, описание Бородинской битвы, занимающее двадцать глав третьего тома, – центр произведения, его кульминация, решающий момент и в судьбе страны, и в жизни многих героев книги.
Здесь Пьер встретит Долохова, князь Андрей – Анатоля, здесь многие характеры откроются нам с дотоле незнакомой стороны, здесь увидим с болезненной тоской во взоре недавнего кумира многих – суетного Наполеона и спокойного и величественного

старца Кутузова, здесь впервые проявится громадная сила: мужики-ополченцы в белых рубахах. Народ – сила, по убеждению автора “Войны и мира”, которая выиграла войну.
Но с момента, когда произведение вышло в свет, более всего претензий к Толстому-историку предъявлялось именно по поводу изображения им исторических событий, реальных исторических лиц и понимания им правды о войне. И это один из самых больших (далеко не единственный) парадоксов в книге. Взгляд Толстого на войну, на историю, на роль известных личностей, действительно, во многом не совпадает с реальной правдой о той же самой войне.
По мнению Толстого-мыслителя, история идет вперед независимо от воли отдельных людей, называемых великими; ход истории подчинен поступкам множества людей, которые невозможно направить, предугадать, запланировать. В соответствии с этим настоящий полководец (будь то Наполеон или Кутузов) не в силах и не должен во время боя навязывать свою волю; он только наблюдает происходящее. Вот почему (вспомним битву при Шенграбене) Толстой подчеркивает неподвижность лица Багратиона и его почти равнодушное отношение к докладам князя Андрея, которого удивляет, что “приказаний никаких отдаваемо не было, а что князь Багратион только старался делать вид, что все, что делалось по необходимости, случайности и воле частных начальников, что все это делалось хоть не по его приказанию, но согласно с его намерениями”.

А позже мы увидим, что и Кутузов считал бесполезным вмешиваться в ход событий, что он “презирал и знание и ум и знал что-то другое, что должно было решить дело”.
В образе Кутузова, наиболее характерном в этом отношении, как бы скрещиваются две линии романа. Одна линия – художественное повествование. Вторая линия – философско-исторические отступления.
Как художник, Толстой не может не видеть, что в ходе войны огромную роль играли воля людей, воля народа и армии, воля и талант полководца. Но, повествуя о великих событиях, Толстой-мыслитель проявляет очевидный теоретический, философский интерес к причинам, порождающим войны, а также к тому, каким законам подчиняются военные действия, движения и исход военных сражений. И надо признать, строки, посвященные Кутузову, Толстого позволяют говорить о противоречивости образа великого русского полководца, отдельные черты которого в романе не всегда соответствуют его историческому облику.
И хотя Толстой старается убедить нас в справедливости своей исторической теории, но сам же и разубеждает. Если Багратион, не отдавая никаких приказаний, только подчиняется “необходимости, случайности”, то почему тогда “начальники, с расстроенными лицами подъезжавшие к князю Багратиону, становились спокойны, солдаты и офицеры весело приветствовали его и становились оживленнее в его присутствии”?
Толстой-художник опровергает Толстого-философа. Вот как он описывает Багратиона в разгар сражения: “Лицо его выражало ту сосредоточенную и счастливую решимость, которая бывает у человека, готового в жаркий день броситься в воду и берущего последний разбег. Не было ни невыспавшихся, тусклых глаз, ни притворно глубокомысленного вида: круглые, твердые, ястребиные глаза восторженно и несколько презрительно смотрели вперед…”
Если воля отдельного человека ничего не решает, то зачем Багратион, проговорив: “С Богом!” и “слегка размахивая руками, неловким шагом кавалериста, как бы трудясь, пошел вперед по неровному полю” и потом, оглянувшись, закричал: “Ура!”, тем самым подав сигнал к атаке? После чего, “обгоняя князя Багратиона и друг друга, нестройною, но веселою и оживленною толпой побежали наши под гору за расстроенными французами”. Началась атака русских, и воля крепкого человека с темным лицом и ястребиными глазами стала волей истории.
Да, битва при Аустерлице во многом показана в романе такой, какой ее увидел малоопытный и восторженный Ростов. Бородинское сражение Толстой показывает нам глазами ничего не смыслящего в воинском деле Пьера. Совет в Филях – глазами ребенка, шестилетней крестьянской девочки Малаши, забытой на печке в комнате, где идет совет.
Война, как ее видит Толстой, состоит не только из грохота орудий, сражений и подвигов. В понятие войны, по Толстому, входят и старание генерала выслужиться, и трепет Тимохина перед начальством, и воровство Телянина, и проигрыш Денисова, и мучения Ростова… На войне живут люди, и, пока живы, они продолжают мечтать, каждый о своем, любить и ненавидеть, огорчаться и радоваться по самым незначительным поводам. Здесь, как и в мирной жизни, бывают свои будни – и, может быть, вести себя достойно в будничной жизни на войне труднее, чем в сражениях.

Нередко и здесь, на войне, диктуют свою волю те законы, которые царят в салонах петербургского высшего света.
Но у войны есть и своя правда: когда враг приходит на твою землю, ты вынужден защищаться – что и делала русская армия. Безусловно, война не становится от этого праздником; она по-прежнему остается грязным, кровавым делом. И именно этот ратный труд и народ-труженик, выступающий в “Войне и мире” как сила, решившая исход войны с Наполеоном, являются у Толстого мерилом справедливости для его действующих лиц, будь они вымышленными персонажами или историческими лицами вроде Кутузова, Наполеона, царя Александра.
Толстой, в прошлом боевой офицер, знает войну и пишет о ней с той мерой правды, которая пробивается через его собственную теорию. Война, изображенная писателем как народная, и позволяет Толстому утверждать народное представление о героях истории, об исторических событиях и показывать, что спасли Родину именно простые солдаты роты Тимохина, артиллеристы капитана Тушина, партизаны Василия Денисова, среди которых выделялся своей дерзкой отвагой Тихон Щербатый, мужики-ополченцы, надевшие перед боем белые рубахи, – все те русские люди, о которых Кутузов говорит: “Бесподобный, бесподобный народ”.
Такой взгляд на народ определяет и отношение писателя к реальным историческим персонажам. Поэтому он так, а не иначе изображает в романе Кутузова, создает образ подлинно народного полководца, сила которого именно в едтшртве с народом. Он чуток и внимателен к солдатам и совершенно равнодушен к славе. Поэтому Наполеон для Толстого прежде всего – воплощение войны, а война есть “противное человеческому разуму и человеческой природе событие”.

В третьем томе Толстой уже не скрывает своей ненависти к Наполеону. За что он так его ненавидит?
Наполеон допускает, чтобы люди бессмысленно погибали из преданности ему. Наполеон позволил себе привыкнуть к мысли, что он – почти божество, что он может и должен вершить судьбы других людей: обрекать их на гибель, делать их счастливыми или несчастными… Толстой уверен: такое понимание власти всегда приводит к преступлению, всегда несет зло.
Вот Александр I у Толстого “властитель слабый и лукавый”. Сказать красивую фразу он может, а войска к войне не готовы, окружающие царя люди заняты своей карьерой; армия состоит из трех частей, не имеющих общего главнокомандующего, и царь колеблется, не знает, принять ли на себя это звание. Правда все это, или Толстой намеренно сгустил краски, а на самом деле Александр 1 не был так беспомощен и легкомыслен?
Известие о войне и впрямь, как известно, застало царя на бале. Но ведь от Толстого зависело, сказать об этом читателю или показать Александра не в этот день, а, допустим, на следующий, когда он проводил совещание с генералами. Это тоже была бы правда, но писатель выбрал ту правду, которая помогала ему утвердить собственное понимание хода истории.
Наполеон и Александр I – разные люди, но оба они, по мнению Толстого, несут людям зло тем, что считают себя вправе решать судьбы народов. И оба они, считает Толстой, ничего не определяют в ходе истории, потому что она совершается не волей императоров и полководцев, а обычной, повседневной жизнью народа. Власть обоих императоров только мешает этой естественной жизни.
Можно не во всем соглашаться с философским взглядом на историю Толстого. Но в его теории есть нечто очень привлекательное, относимое не только к далеким для нас дням. Если история складывается из отдельных поступков отдельных людей, то каждый человек несет громадную ответственность за все, что происходит на земле, – каждый, а не только Наполеон или Александр I. Каждый – значит, и каждый из нас.