Конфликт, изображенный Тургеневым в романе “Отцы и дети”
В финале романа гибнут по-своему оба антагониста: Напел Петрович – духовно, Евгений Базаров – физически. Известно, что не всякий гибнущий человек трагичен. Трагична гибель лица или явления, не потерявшего своей духовной или общественной значимости.
С этой точки зрения трагичным может быть как новое, так и отживающее общественное явление. “Новое переживает трагедию, если необходимость его борьбы против сил старого приходит в противоречие с невозможностью победы па данном историческом этане развития…, – пишет современный
Трагедия старого класса возможна, например, в том случае, если он гибнет в борьбе с нарождающимся классом, не успев еще окончательно утратить свои внутренние возможности развития, еще не изжив себя окончательно… Наконец возможна трагедия наиболее ярких представителей старого общественного строя, которые поняли историческую несостоятельность и обреченность своего класса, которые не нашли в себе сил порвать с ним или не нашли пути к новой жизни”. Автор справедливо
В жизни и искусстве могут существовать такие трагические ситуации, в которых гибнущее, но торжествующее новое не исключает сочувствия к уходящему с исторической арены старому. Нечто подобное случается в романе Тургенева ” Отцы и дети “.
В отличие от античной трагедии в финале тургеневского романа не восстанавливается та “спокойная внутренняя гармония”, “то состояние хора, которое в неомраченном виде воздает всем богам одинаковую честь”. Честь “богам” у Тургенева воздается разная: сравним последние дни жизни Павла Петровича и поэтический реквием, посвященный Базарову. Но тем но менее внутренняя связь центрального конфликта романа с античной трагедией сохраняется: Тургенев показывает “обоюдную правомерность борющихся друг против друга сторон” и в процессе разрешения коллизии “снимает” их “односторонность”.
Современная писателю критика, не учитывая качественной природы конфликта, неизбежно сбивалась к той пли иной субъективной односторонности. Раз “отцы” у Тургенева оставались до известной степени правыми, появлялась возможность сосредоточить внимание на доказательстве их правоты, упуская из виду ее относительность. Так читала роман либеральная и консервативная критика.
Демократы, в свою очередь, обращали внимание на слабости “аристократии” и утверждали, что Тургенев “выпорол отцов”. При оценке характера главного герои романа, Базарова, произошел раскол в лагере самой революционной демократии. Критик Антонович обратил внимание па относительно слабые стороны базаровского характера.
Вряд ли можно обвинить участников этих бурных дискуссий в сознательной предубежденности: конфликт был настолько злободневным, что коснулся всех партий русского общества, острота же возникшей борьбы исключала возможность признания трагического его характера. П. В. Анненков писал тогда Тургеневу: “Отцы и дети” действительно нашумели так, как даже я и не ожидал. Вы можете радоваться всему, что об них говорят.
Писателем-романистом быть хорошо, но кинуть в публику нечто вроде нравственного масштаба, на который все себя примеривают, ругаясь на градусы, показываемые масштабом, и равно злясь, когда градус мал и когда велик, – это значит добраться, через роман, до публичной проповеди. А это, я полагаю, – последнее и высшее звено всякого творчества”.
В трагическом положении тут оказалось искусство: художник должен был принести себя в жертву гражданину. Тургенев этого не сделал. Он показал с художественной полнотой и правдой трагический характер конфликта, еще только разгоравшегося в русском обществе. Как чуткий художник он отнесся к происходящим событиям беспристрастно.
Однако условия исторического момента исключали этическую оправданность этого беспристрастия. Тургенев – человек и художник – жестоко поплатился за свою писательскую дерзость.
Тургенев писал свои романы с тайной надеждой, что они послужат делу сплочения и объединения общественных сил России. Он был писателем, особенно чутким к мнению публики о своих произведениях. Па этой обостренной чуткостью стояла вера в товарищеские отношения между писателем и образованным, прогрессивно мыслящим читателем, вера, выросшая на почве кратковременно существовавшего духовного единства русской интеллигенции в эпоху 1840-х – первой половины 1850-х годов.
Как справедливо писал в свое время критик демократического журнала “Дело”, “Тургенев верил в своих современников и вполне разделял мнение, что “непризнанных гениев нет”. Публика сумеет, верил он, каждого оценить по достоинству… Нужно сознаться, что в среде выдающихся деятелей каких бы то ни было стран и времен далеко не часто молено встретить эту приятную уверенность”.
Автор в книгах Тургенева всегда доверчиво идет на душевный союз с читателем “в основной точке прения, в симпатиях и антипатиях, а потому только подсказывает” читателю такие выводы, которые последний, “кажется, вот-вот готов был сделать сам”.
(1 votes, average: 5.00 out of 5)
Loading...