Что заставляет человека пойти на предательство?
Что заставляет человека пойти на предательство? Вот проблема, над которой размышляет автор.
Раскрывая данную проблему, В. Авдеев приводит в пример историю схваченного фашистами активиста французского Сопротивления. Автор подчеркивает, что ни уговоры, ни самые жестокие пытки не могли сломать волю патриота. Не случайно автор называет его «фанатиком», ведь этот человек действительно был готов пожертвовать жизнью.
Но сломила его волю обычная прогулка по Парижу, давно забытый запах свежей травы, вкус горячего шоколада. Желание просто
В. Авдеев не выражает свою позицию явно, предоставляя нам, читателям, сформулировать ее, понять, что никакие пытки не могут сломить мужество некоторых людей…А вот психологический прием возврата в обыкновенную жизнь, в которой кипит город, работают кофейни, ходят красивые женщины, может поколебать волю самого твердого человека и толкнуть его на предательство…
Абсолютно
В подтверждение хочу привести случай, описанный в произведении В. Быкова «Сотников», в котором рассказывается о том, как двое партизан, Сотников и Рыбак, попали в плен. Первый предпочел смерть героя, а второй согласился на сделку с фашистами, предав товарища. И опять ценой предательства была «проверка на жизнь»!
Желание жить перечеркивает у людей, которых склоняют к предательству, даже мысли о памяти, которую они оставят о себе. На грани выбора:выдержать или предать — не думают они о том, что все знают о подвиге Александра Матросова и Зои Космодемьянской и никто — о трусости или малодушии предателя, в честь которого не возводят памятники, не называют улицы, не пишут стихи.
Таким образом, на предательство толкает человека сама жизнь, шумная и яркая или тихая и спокойная.
Стас
Текст
Во время Второй мировой войны фашисты схватили одного из активных деятелей французского Сопротивления. Вначале ему предложили вступить в сговор с тайной полицией. Но схваченный подпольщик с негодованием отверг эту сделку.
Тогда от уговоров палачи перешли к пыткам. Невозможно даже вообразить, через что пришлось пройти этому мужественному человеку. Но ни адская боль, ни разрывающий душу страх перед неизбежностью, ни щедрые посулы — ничто не смогло сломить его воли.
Пытки стали еще более жестокими, еще более изощренными, палачам уже хотелось не столько вырвать нужную информацию, сколько победить узника. Мужество подпольщика они воспринимали как бессмысленное упрямство человека, бросившего вызов их не знающему пределов могуществу. Они были твердо уверены в том, что сломать можно любого, просто одни терпят день, другие неделю, но рано или поздно перед судьбой даже герои встают на колени.
Как же бесил их этот безумный фанатик! Уже казалось, что ничем невозможно поколебать его твердой, как гранит, решимости.
Но однажды его пригласили в кабинет, предложили переодеться в хороший костюм, велели принять душ, побриться, привести себя в порядок. Потом посадили в машину и повезли по цветущему Парижу. Завели в кофейню, угостили его горячим шоколадом.
Рядом сидели беспечно смеющиеся люди, о чем-то загадочно шепталась молодая парочка, бабушка кормила внук пирожными, на улице ласково шелестели листвой деревья. Жизнь шла своим чередом. От стриженых газонов пахло свежей травой, и этот удивительный запах уносил измученного пытками человека в даль минувшего, в ту сказочную долину детства, где, словно хрустальные замки в клубах синеватого тумана, слабо дрожат очертания полузабытых детских снов.
Его никто ни о чем не спрашивал. А он задавал себе один и тот же вопрос: зачем я умираю? Ну вот я умру, умру в страшных мучениях ради этих людей, которые даже не знают о моем существовании, ради этого перепачканного кремом ребенка, ради этой темноволосой девушки, которая не сводит глаз со своего парня. какое им дело до меня, до моих переломанных костей, до моих страданий, до моей жизни?..
Так неужели я обязан мучиться ради тех, кому моя жертва не нужна?
В камеру его нарочно везли по самым красивым улицам, жизнь стучала в стекла машины, звала его остаться. И тогда он произнес: «Ладно». Сказал тихо.
Но его услышали. Сказал только одно слово. Но его поняли.
Через месяц его выпустили. Раньше было нельзя, чтобы не вызвать подозрений у соратников по подполью. Он пришел в то же самое кафе. Но там не было ни бабушки с ее внуком, ни той влюбленной парочки. и почему-то на улице не шелестели деревья и не пахло травой.
Было тихо, было неестественно тихо, и это была даже не тишина притомившейся жизни, а неподвижное безмолвие могилы. Он сыпал в кофе сахар, одну ложку, вторую, третью. Но кофе все равно был горький, как будто его сварили из полыни.