Анализ Поэмы без героя (Ахматова Анна)

Литература Серебряного века была проникнута болезненным ощущением приближающейся катастрофы. Этому способствовала и сама рубежность времени, отмеченного сдвигами в социальной и нравственной почве. А. Ахматова вспоминала впоследствии, что она не переставала слышать в те годы некий «подземный гул». Ахматовская лирика передавала — опосредованно, через сюжеты личных драм, но вполне адекватно — этот грозный «шум времени» (О.

Мандельштам), сопровождавший быстрое скольжение в пропасть всего привычного мира. Ощущение крайней

непрочности так навсегда и осталось в сознании, стихе и в поведении А. Ахматовой — многие отмечали ее ставшую знаменитой неуверенную походку, так контрастировавшую с почти акробатической гибкостью «красавицы тринадцатого года». Пошатнувшийся в ее юности и ранней молодости мир вызвал в ее стихе и определенную образность, почти всегда трагедийную, а в «Поэме без героя» гротескно-карнавальную, маскарадную, зловеще-карусельную, подсвеченную инфернальными бликами и озвученную то погребальной мелодией, то явственным скрипом уключин в руках Харона.

К своей «исторической», — как сейчас выражаются,

— родине, т. е. к Серебряному веку, А. Ахматова вернулась памятью и словом, почти через три десятилетия, чтобы по-новому, с высоты иного времени и уже панорамно воссоздать его как Свидетель и Судия.

Естественно, что, выведя на сцену едва ли не весь символистский пантеон, или, точнее, характерные и знакомые ей фигуры, А. Ахматова прибегла к приемам и языку, привычным каждому из действующих лиц эпохи. Она описывает эпоху на ее языке. Парадоксальность, однако, заключается в том, что этот язык не вполне принадлежит Автору, который заметно отстранен от призрачного кладбищенского сборища и который вполне мог бы оказаться в леоновском Старо-Федосееве.

Известно, впрочем, что А. Ахматова любила отделять себя от символизма, говоря уже в старости (и демонстративно), что она акмеистка. И действительно, четкий штрих и твердая предметность хорошо видны в текучей, мерцающей и, казалось бы, вполне символистской сфере Поэмы.

«Поэма без героя» проникнута предощущением Конца, явными эсхатологическими мотивами. Впрочем, то же можно сказать и о лирике А. Ахматовой 10-х годов, составившей «Вечер», «Четки», «Белую стаю».

Другое дело, что А. Ахматова среди лиц, ее окружавших, обладала незаурядной волей и мужеством.

Некоторая часть литературной интеллигенции начала прошлого века ощущала и осмысляла свое время как катастрофическое. Такое ощущение полностью вошло в поэзию А. Ахматовой той поры, а затем, через три десятилетия, воскресло в «Поэме без героя», но уже ретроспективно, с пришедшим пониманием исторического смысла прошедшей эпохи.

Эта эпоха оказалась, однако, судя по Поэме и другим вещам, в особенности поэме-панихиде «Путем всея земли», «Реквиему», «Черепкам» и поздней лирике, не изжитой ни психологически, ни художественно. В творческом смысле, т. е. в образе, в слове, в интонации, А. Ахматова, по-видимому, не могла не слышать «потусторонних» голосов, казалось бы, давно «преодоленного символизма». А. Ахматова писала Поэму в середине столетия и потому могла подойти к прежней эпохе аналитически. Теперь она выступает подобно свидетелю на некоем суде истории и памяти.

По верному замечанию К. Чуковского, в ее Поэме появляются элементы «исторической живописи», что подразумевает известную объективность и своего рода эпическую уравновешенность. Свидетельства А. Ахматовой, однако, далеки от спокойствия летописца прошедших времен. Она не только свидетельствует, но и судит.

Именно эта сторона Поэмы, т. е. осуждение Эпохи и своего былого окружения, вызвала резкое неприятие ее оставшимися в живых ровесниками Серебряного века. Меньше обращали внимания на то, что А. Ахматова одновременно с разоблачением современников судит и себя вместе с ними.

Длинная косая тень, что была отброшена началом века на все столетие, пролегает и через Поэму. В Решке и Эпилоге А. Ахматова оказывается не только свидетельницей и судьей, но и трагической жертвой настоящего, берущего свое начало в первых десятилетиях века. В какой-то мере это искупительная жертва. Смертью мужа, тюрьмою сына и собственным унижением она была выкуплена, вынесена вовне былой принадлежности к «пряной» и «маскарадной» эпохе.

В ранней лирике и отчасти в Поэме под катастрофой подразумевалось крушение целого социального мира, уносящего с собой всю прежнюю Россию. И все же эта катастрофа, хоть и огромная, оставалась, более на поздний взгляд, относительно локальной: она не касалась бытия всего человечества. Вот почему А. Ахматова судит ее как бы «локально», находясь явно уже в другом историческом измерении, не менее гибельном, но от той, прежней, пропасти все же отдаленном на целые десятилетия.