“Книга о войне, взволновавшая меня” (рассказ Михаила Шолохова “Судьба человека”)

С тех пор, как стали проявляться белые и черные пятна нашей истории, в том числе и истории литературы, наше отношение к творчеству М. А. Шолохова изменилось. Касается это прежде всего романа “Поднятая целина”. Мы теперь знаем, что написан он был по личному заказу Сталина, печатался буквально “с листа” и с современных позиций вызывает много споров, ведь сталинская политика коллективизации, показанная в романе, потерпела крах.

Другое дело “Судьба человека”. Хотя прошло почти полвека с момента создания рассказа, не могут новые

веяния изменить нашу реакцию на такие, например, строчки: “Я сбоку взглянул на него, и мне стало что-то не по себе… Видали ли вы когда нибудь такие глаза, словно присыпанные пеплом, наполненные такой неизбывной смертной тоской, что в них трудно смотреть?

Вот такие глаза были у моего случайного собеседника”.

Никто без волнения не в состоянии прочитать и следующий монолог Андрея Соколова в начале рассказа: “Иной раз не спишь ночью, глядишь в темноту пустыми глазами и думаешь: “За что же ты, жизнь, меня так покалечила? За что так исказнила?” нету мне ответа ни в темноте, ни при ясном солнышке…

Нету и не дождусь!”

Никогда не дождутся ответа на этот мучительный риторический вопрос и миллионы сверстников Соколова, не вернувшихся с полей сражений, умерших от ран уже в мирное время, после Победы.

А поначалу жизнь Соколова складывалась, как у многих его одногодок. “В гражданскую войну был в Красной армии… В голодный двадцать второй подался на Кубань, ишачить на кулаков, потому и уцелел”. Судьба щедро наградила Соколова за мытарства, подарив такую жену, как его Иринка: “Ласковая, тихая, не знает, где тебя усадить, бьется, чтобы и при малом достатке сладкий квасок тебе сготовить”.

Может, была Иринка такой потому, что воспитывалась в детском доме и вся нерастраченная ласка пришлась на мужа с детьми?

Не сладко пришлось на фронте Соколову. Провоевал он меньше года. После двух легких ранений – тяжелая контузия и плен, который в официальной советской пропаганде того времени считался предательством.

Впрочем, Шолохов, на мой взгляд, успешно обходит “подводные камни” этой проблемы: он ее просто не касается, что неудивительно, если мы вспомним время написания этого рассказа – 1956 год. После двадцатого партийного съезда в стране только-только начинали разговор о правде на войне, и у Шолохова попросту не было времени до конца понять и осмыслить происходящие изменения в обществе и дать им свою трактовку. Вместо этого автор отмерил Соколову сполна переживаний в немецком плену.

Например, его попытка побега. Воспользовался оплошностью охранников, бежал, ушел на 40 километров, поймали, собак на живого спустили… Выжил, не согнулся, не смолчал, “критикнул” режим в концлагере, хотя знал, что за это – верная смерть.

Шолохов мастерски описывает сцену противоборства рядового советского солдата Соколова и матерого фашистского разведчика Мюллера, ставшего комендантом лагеря. Этот спор решается в пользу советского солдата. Даже большой знаток русской души, много лет нелегально проработавший в СССР, говоривший по-русски не хуже нас с вами, Мюллер вынужден был признать: “Вот что, Соколов, ты – настоящий русский солдат. Ты храбрый солдат.

Я – тоже солдат и уважаю достойных противников. Стрелять тебя я тоже не буду”.

Отплатил Мюллеру и всем врагам за дарованную жизнь Соколов сполна, осуществив со второй попытки успешный побег из плена, прихватив вдобавок бесценного “языка”, своего майора-строителя. Казалось, судьба должна смилостивиться над Соколовым, но нет… Вместе с ним у меня буквально “мороз по коже прошел”, когда я узнал еще о двух ударах, выпавших на долю героя: гибели всех женщин его семьи под бомбежкой в июне 1942-го и сына в день Победы…

Какой же должна быть судьба Соколова, чтобы не сломиться после всех трагедий да еще усыновить Ванюшку! Поколения Соколова нынче почти не осталось в живых. Ванюшке – под шестьдесят. Так хочется, чтобы поколение Ивана выдержало все невзгоды нынешнего времени.

Такова уж судьба русского человека!