Счастье в понимании Некрасова и моем

Не надо мне ни серебра,
Ни золота, а дай, Господь,
Чтоб землякам моим
И каждому крестьянину
Жилось вольготно, весело
На всей святой Руси!
Н. А. Некрасов
Иди к униженным,
Иди к обиженным —
Будь первый там.
Там же
Счастье человеческое. Кто знает, что это такое? Может тот, кто говорит о себе: «Я счастлив», объяснить значение этого слова, дать определение этому понятию?
Во все века философия, психология и искусство сталкиваются с этим вопросом. Во все века лучшие умы человечества пытались найти решение этой

загадки. Возникали странные концепции «счастья после жизни», нашедшие широчайшее применение в религиозных культах. Возникло понятие о некоем мифическом «смысле жизни», и якобы именно достижение «жизненной цели» является настоящим счастьем.

Но как ни бились мудрецы из мудрецов, они не нашли никакого «смысла жизни», никакого «эликсира счастья».
Из области философии вопрос о сущности счастья постоянно перемещался в область политики и культуры. Классическим образцом такого перемещения является поэма Некрасова «Кому на Руси жить хорошо» (разумеется, это одна сторона этого многогранного

произведения, но при рассмотрении темы настоящего сочинения нет нужды задумываться над политическими и социальными аспектами).
Семеро мужиков отправились в дальний путь, чтобы найти на Руси счастливого человека. Искали они простым способом: являлись к тому, в ком могли предполагать счастливца, и задавали вопрос в лоб: счастлив ли ты?
Но ни один из встреченных ими не смог похвалиться настоящим счастьем. В чем причина? Возможно, в том, что счастье в их понимании было просто невозможным. Например, поповское счастье — покой, почет, богатство.

Какой может быть покой у «лекаря душ человеческих»? Какой может быть почет человеку, оторвавшемуся и от господ, и от крестьян? Какое может быть богатство у человека, живущего «от щедрот» бедного, полуголодного крестьянства?

Очевидно, что счастье в том виде, как оно представлялось попу, было на Руси невозможным.
То же и с помещичьим счастьем. Ведь чего хотелось этим оболт оболдуевым?
… Нам жаль, что ты, Русь-матушка,
С охотою утратила
Свой рыцарский, воинственный,
Величественный вид!
Помещичья мысль не может желать ничего, кроме как валящихся в ноги крестьян, красивого дома да псовой охоты. Не может помещик найти себе счастья в послереформенной России! Ведь нет ничего, что заменило бы ему старые порядки. Он не может найти спасения даже в работе, ибо не умеет и не желает работать:
Трудись! Кому вы вздумали
Читать такую проповедь!
Ни помещик, ни поп, ни Ермил Гирин — никто не может похвастаться счастьем. Нет в этой стране счастья тем, кто мог бы быть счастлив в ином месте. Нет на Руси счастья ни мещанству, ни предприимчивости, ни честности.
И вот, подведя читателя вплотную к мысли о том, что нет на Руси счастья, Некрасов вводит в поэму образ счастливого человека. Дьяков сын, Григорий Добросклонов голоден (более голоден, чем даже крестьяне), беден, и нет у него ничего, кроме головы, кроме таланта видеть и передавать увиденное словами. Он никак не может быть счастлив с точки зрения попа или помещика.

Ему уготованы «чахотка и Сибирь» — и тем не менее, он воистину счастлив. Его счастье недоступно ищущим покоя, ибо как трусу не понять радости боя, так обывателю не понять, насколько счастлив борющийся. Счастье Григория в том, что он мог увидеть Русь такой, какая она есть:
Ты и убогая,
Ты и обильная,
Ты и забитая,
Ты и всесильная,
Матушка Русь!..
Счастье его в том, что он сознательно выбрал свой путь — путь «народного заступника». Счастье его в том, что он смог «петь воплощение счастья народного! «
Несомненно, что и для самого Некрасова счастьем была именно борьба. Но это вовсе не означает, что лишь в борьбе можно обрести счастье. По-моему, счастье — в том, чтобы жить жизнью, для которой создан. Для мещанина счастье — одно, для революционера — другое.

Однако Русь, к сожалению, никому не может дать покоя. И лишь рожденные для борьбы могут стать на Руси счастливыми.