Значение понятий “речь” и “язык” в литературе

Значение понятий “речь” и “язык” в литературе

В филологии мы часто слышим выражения “художественная речь” и “язык художественной литературы”. Как соотносятся между собой эти понятия? Являются ли они синонимами или у каждого из них своя определенная сфера значения? Думается, было бы логично начать разговор о языке и речи с прояснения этого момента.

Сложность в том, что в Лингвистике знаменитый швейцарский и французский ученый Ф. де Соссюр строго разграничил понятия Языка и Речи. Язык, по Соссюру, – это своеобразная

матрица, система норм, которая реализуется в бесчисленных речевых актах. То есть мы используем Язык для того, чтобы сказать Речь.

После работ Ф. де Соссюра оппозиция “язык – речь” стала аксиомой. Однако это в лингвистике, где более или менее понятно, что такое “язык” и как его можно описывать (например, составлять словари, фиксировать систему правил, описывать склонения, спряжения и т. д.).

В литературе же все сложнее. В реальности в литературе мы всегда сталкиваемся с речью, поскольку в строго лингвистическом смысле современного языка художественной литературы просто не существует, ведь

в распоряжении писателя нет никакого специального поэтического языка, которым он должен пользоваться. Если бы мы захотели, например, составить словарь, которым могут пользоваться поэты, мы фактически сделали бы современную вариацию знаменитого словаря В. И. Даля.

Литература как совокупность текстов – всегда уже речь, она всегда представляет собой уже найденные варианты использования языка. Поэтому выражения “язык писателя”, “язык литературы” в какой-то степени надо понимать метонимически, это условные термины. Однако они прижились и повсеместно употребляются. Иногда даже встречаются попытки применить оппозицию Ф. де Соссюра к литературе, и тогда говорят, что язык литературы реализуется в разных типах организации речи (повествовательной, драматической, лирической и т. д.).

В реальности это мало что проясняет ввиду размытости самого термина “язык литературы”. Применительно к современной литературе логичнее признать термины “язык” и “речь” синонимами.

Правда, термин “язык литературы” имеет исторический смысл. Скажем, в русской “книжной” литературе до конца ХVIII в., в эпоху так называемой риторической культуры, далеко не все слова живого языка могли быть использованы писателем, и напротив, далеко не все слова, принятые в литературе, были возможны в живом языке. Например, допустимо было в высокой поэзии написать “конь”, но недопустимо “лошадь”.

Поэтическая традиция накладывала свои жесткие ограничения. У Г. Р. Державина дождь не “зашумел”, а “восшумел”. В разговорном языке рубежа ХVIII-XIX вв. слово “восшумел” уже не употреблялось, но оно считалось уместным именно как слово поэтического языка.

Радикальное сближение поэтического языка с обиходным произошло в эпоху романтизма (начало XIX в.), а решающий прорыв в русской литературе совершил А. С. Пушкин. В связи с этим выдающийся отечественный филолог А. В. Михайлов говорил о том, что эпоха романтизма явилась концом риторической культуры, последним мощным всплеском которой явилась эпоха барокко.

Этот революционный процесс сближения поэтического слова со словом естественного языка вовсе не проходил мирно и безболезненно. В начале XIX века были настоящие “языковые баталии” между новаторами и консерваторами. Так, знаменитого французского писателя В. Гюго упрекали ни много ни мало в… уничтожении языка французской культуры.

Гюго отозвался развернутым поэтическим “Ответом на обвинения” (1834), где в образной форме описал состояние поэтического языка предыдущей эпохи и сущность “языковой революции”. Слова Гюго нагляднее теоретических размышлений показывают сущность проблемы:

Язык наш рабством был отмечен, как печатью,

Он королевством был, с народом и со знатью.

Поэзия была монархией, и в ней

Слова-прислужники боялись слов-князей.

<...>

……………………………… В язык

Дух революции нисколько не проник.

Делились все слова с рождения на касты.

Свою заслугу Гюго видит в том, что он вернул “равенство словам на земле”. Речь идет, конечно, не о споре Виктора Гюго и его оппонента Алексиса Дюваля, речь идет о двух пониманиях культуры и литературы. В конечном счете позиция новаторов победила.

В свете нашей темы это означает, что особый язык поэзии перестал существовать, хотя, конечно, не нужно абсолютизировать этот тезис. Отголоски “риторического слова” слышны и сегодня, например, совершенно естественное в литературе риторическое междометие “О” (“О, как она прекрасна!”) за пределами литературы практически не встречается. Другое дело, что сегодня это уже единичные факты.

Во времена риторической культуры оппозиция “язык литературы” – “художественная речь”, действительно, имела место, хотя формально никто не составлял специальных словарей для писателей. В современности же эта оппозиция почти полностью потеряла смысл, художественная речь возникает не из какого-то специального, “готового” поэтического языка, а использует, хотя и весьма специфично, потенциал естественного языка.

С другой стороны, некорректной является и оппозиция “обычный язык – художественная речь”. В быту мы стремимся реализовать именно языковую норму (например, фраза “Сегодня хорошая погода” реализует “нормальные” значения слов и синтаксические возможности). Но в поэзии все иначе. Как раз языковая норма постоянно нарушается.

Складывается впечатление, что поэт обращается к какому-то другому “языку”, который не описан ни в одном словаре. Сравните две фразы: “Прошел целый час” (языковая норма) и “Пролился звонко-синий час” у Блока. С точки зрения нормы, фраза Блока невозможна, она актуализирует значения, которых мы не найдем ни в одном словаре русского языка.

Поэтому нельзя говорить о том, что художественная речь является реализацией обычного (нормального) языка. Тогда уж нужно говорить, что она является реализацией какого-то “потенциального”, “скрытого” языка. Но совершенно не ясно, что это за язык и как нам его описать.

Сегодня по этому поводу написано множество интересных работ, однако приходится признать, что проблема потенциальных смыслов и потенциального языка не только не решена, но даже не поставлена с достаточной определенностью.

То, что язык является фундаментом и основой литературного творчества, – аксиома, не нуждающаяся в доказательствах. Язык в литературе является не только средством выражения любой мысли, не только “строительным материалом” этого вида искусства, но и средой обитания литературных образов. Литературный образ становится “видимым” благодаря языку, а зачастую он и рождается в языке. Последний тезис может показаться непонятным, но здесь нет ничего сложного.

Вспомним хотя бы известные нам с детства образы Корнея Чуковского – Айболит (“Ай! Болит!”), Мойдодыр (“мой до дыр”). Образы героев тесно связаны с языком и рождены им. Это, кстати, будет хорошо заметно, если мы обратимся к переводам стихов Чуковского на английский язык.

Относительно нейтральные имена героев, как известно, сохраняются при переводах (Евгений Онегин, Наташа Ростова). А вот с Чуковским все иначе. В английских переводах привычный нам доктор Айболит становится доктором Ouch (Ауч). В английском языке это междометие со значением “Ой, больно!”.

Таким образом, переводчики прекрасно понимают, что Айболит – это не просто имя и даже не говорящая фамилия, это образ, рожденный языковой игрой.

Вот как определяет условный “поэтический словарь” О. А. Клинг: “Совокупность слов, приближающаяся по своему масштабу к лексике национального языка: и общеупотребительной, и пассивной, ограниченной в сфере применения”. См.: Клинг О. А. Словарь поэтический // Введение в литературоведение. литературное произведение: основные понятия и термины под редакцией Л. В. Чернец. М., 2000.

Михайлов А. В. Поэтика барокко: завершение риторической эпохи Раздел 4. Внутренняя устроенность: слово и образ http://17v-euro-lit. niv. ru/17v-euro-lit/articles/mihajlov-barokko-4.htm Заметим, что при всем своем научном блеске работа А. В. Михайлова требует подготовленного читателя, а для начинающего филолога явно окажется трудной.

Дюваль был настолько уверен в своей правоте, что, когда встал вопрос об избрании Гюго в Академию, Дюваль потребовал, чтобы его (Дюваля) принесли на заседание и он бы мог проголосовать против этого “разрушителя языка”. Дюваль был в то время парализованным, на пороге смерти. Таков был накал страстей.

Сказанное не означает, что риторическая культура исчезла в небытие, речь идет именно о цельной и стройной системе. Элементы же риторизма и нормированности поэтической речи присутствуют в любой поэзии, а в некоторых системах (например, в акмеизме или неоклассике) играют весьма важную роль.