Задачи литературоведения
Задачи литературоведения
Литературоведение – одна из важнейших составляющих науки Филология. Другой важнейшей частью является лингвистика (языкознание). Лингвистика – это наука о естественных языках, она изучает устройство и законы функционирования такой сложной системы, как человеческий язык.
В зависимости от того, какие стороны языка оказываются в центре внимания ученых, различают разные лингвистические дисциплины: фонетику, семантику, грамматику, лексикологию и т. д. Кроме того, существует так называемая “общая лингвистика”
Таким образом, лингвистика – это наиболее общее название для всех наук, связанных с языком.
Литературоведение, как следует из значения самого слова, – это наиболее общее название для всех наук, связанных с литературой. Литературовед – это специалист в области литературы, имеющий
Само слово “литературоведение” (или его аналог – “наука о литературе”) в качестве родового понятия, объединяющего все связанные с литературой дисциплины, появилось сравнительно поздно и прижилось не во всех культурах. Впервые оно появилось в Германии в середине ХIХ века, в России вошло в обиход лишь в 20-е годы ХХ столетия, а в англоязычных странах это слово и вообще не прижилось. Там в ходу либо более частные термины (“поэтика”, “риторика”, “история литературы”, “теория литературы” и т. д.), либо гораздо более широко, чем в России, понимаемый термин “критика”.
Это вносит определенную путаницу в структуру филологического образования в Европе и США и должно быть учтено при переводах зарубежных исследований, прежде всего англоязычных. Скажем, широко известное в Англии и США направление в науке, названное “новая критика”, в России правильнее понимать как “новое литературоведение”.
С другой стороны, цели и задачи наук о литературе (независимо от терминологических нюансов) в целом едины. Самая главная Цель литературоведения – выработать механизмы адекватной интерпретации художественного текста. Литературовед, обладающий специальными навыками, должен уметь наладить диалог с произведением словесного искусства и сделать этот диалог интересным для читателя или слушателя. Проще говоря, исследователь должен увидеть и понять в художественном тексте что-то такое, чего не специалист не заметит или не сумеет объяснить.
Уровень квалификации литературоведа как раз и определяется способностью решать эти задачи. Чем обширнее знания, чем тоньше и нестандартнее комментарий, тем выше уровень филолога-литературоведа.
Означает ли это, что хорошее знание литературоведческой науки гарантирует успех? Конечно, нет. Точно так же, как знание математики не сделает вас талантливым программистом, а интенсивные тренировки не гарантируют успеха на спортивных состязаниях.
Решающим условием успеха интерпретации является личность самого исследователя. Однако никакой потенциал личности не поможет, если профессиональные умения и навыки отсутствуют, если опыт мировой науки забыт или проигнорирован. Поэтому талантливый филолог – всегда прекрасный знаток литературоведения, хотя знаток литературоведения не всегда является талантливым филологом.
Итак, литературоведение изучает литературу. Тут вновь встает вопрос, и, как мы увидим, вовсе не праздный: “А что такое литература?” Кажется, интуитивно все мы понимаем, о чем идет речь. “Литература” – это стихи Пушкина, романы Толстого и Достоевского, пьесы Чехова. Это, конечно, верно. Проблемы начинаются тогда, когда мы стараемся сколько-нибудь четко определить границы литературы.
С каких бы позиций мы ни подходили к границам понятия “литература”, они всегда будут достаточно условными. История подскажет нам, что в разные эпохи и в разных странах слово “литература” или его аналоги понимались по-разному; лингвистический анализ поставит под сомнение то, что язык литературы всегда обладает какими-то только ему присущими чертами; теория жанров обнаружит трудности с различением литературных и нелитературных жанров (например, мемуары или путевые заметки). Анализируя все эти сложности, известный французский филолог болгарского происхождения Цветан Тодоров пришел к парадоксальному выводу, что понятие литературы – это устойчивый миф, не имеющий под собой реальных оснований (во всяком случае, со стороны строгого структурного анализа; функциональное значение слова “литература”, т. е. его применимость в преподавательской практике и издательской деятельности, Тодоровым не оспаривается) .
Такая категоричность кажется излишней и даже ошибочной. Нельзя определять понятие, начиная с его границ. С древности известно софистическое размышление, что не бывает кучи песка, поскольку нельзя доказать, с какой именно песчинки начинается куча. Поэтому подобная постановка вопроса всегда рискованна.
Можно поставить под сомнение существование чего угодно. В то же время в чем-то Цв. Тодоров прав: границы понятие “литература”, действительно, весьма условны.
И дело не только в жанровых или языковых тонкостях. Одна из важнейших проблем, связанных с определением границ литературы, отражена уже в самом этом слове. В буквальном переводе с латыни “литература” означает “буквенность”, т. е. что-то, состоящее из букв.
Другими словами, Литературный текст – это не просто художественный текст, но текст написанный. И литературоведение в строгом смысле слова должно заниматься теми видами художественных текстов, которые адресованы читателю, а не слушателю или зрителю.
Казалось бы, мелочь, но на деле это оборачивается серьезными проблемами. Дело в том, что за свою более чем двухтысячелетнюю историю литературоведение выработало некоторые “правила игры”, некоторые стандарты анализа и оценки. Эти стандарты более или менее надежно работают по отношению к письменным текстам, а вот по отношению к другим формам художественного текста они явно не срабатывают: здесь и большинство жанров фольклора, и массовая песня, и различные виды современных молодежных субкультур (рок, панк), и т. д. Все это формы словесного искусства, они по-своему прекрасны, они способны производить сильное эстетическое впечатление.
Однако традиционный литературоведческий анализ по отношению к этим формам практически неприменим, попытки анализировать тексты, например, рок-поэтов по тем же стандартам, что и тексты Пушкина или Блока, как правило, заканчиваются неудачей.
В то же время роль и значение не-письменных форм словесного искусства в последнее время неуклонно возрастает, и литературоведение вынуждено с этим считаться. Строго говоря, в этой ситуации возможны только два пути, каждый из которых имеет своих сторонников и противников. Первый путь – путь радикальной ревизии литературоведческого инструментария. Сторонники этой модели считают, что литературоведы должны быть открытыми для анализа любых форм (а не только письменных) словесной культуры.
Для этого нужно выработать новые, более гибкие, модели анализа, разработать новую терминологию, сделать более пластичными критерии оценки. Проще говоря, литературовед, изучающий, например, рок-поэзию, должен владеть научным языком, адекватным именно рок-поэзии, а не поэзии Ахматовой или Пастернака. Сегодня такого языка нет, его контуры едва-едва намечены. То же самое можно сказать и в отношении многих жанров фольклора, особенно современного.
На каком языке, например, анализировать русскую частушку или городской романс (в том числе и столь популярные нынче так называемые “блатные баллады”)? Все это словесное искусство, здесь есть свои законы, свои нюансы, свои принципы воздействия, радикально отличающиеся от воздействия печатного слова. Если литературоведы готовы браться за анализ этих форм, нужно серьезно пересмотреть многие основания науки о литературе.
Другой путь, также имеющий своих сторонников, – это путь “очищения” литературы от любых не-письменных примесей. При таком подходе единственным достойным внимания литературоведа признается Написанный художественный текст, адресованный читателю. Все остальные формы словесного искусства принципиально “выносятся за скобки” литературоведческого анализа.
Две эти противоречивые позиции обнаруживают себя не только в общетеоретической полемике, но и в конкретном анализе. Например, очень по-разному будет выглядеть теория стиха. Что определяет отличие стиха от прозы: характер произношения или форма записи?
В разделе “Стиховедение” об этом будет сказано подробнее, сейчас лишь заметим, что проблема существует. Корни ее скрыты в особенностях современной научной психологии и находятся за пределами не только литературоведения, но и вообще эстетики. Речь, по сути, идет о проблеме выбора, о том, что важнее: жизнь как таковая или бытие культуры?
С точки зрения жизни предпочтительнее Произнесенное слово, С точки зрения культуры – записанное. Чтобы понять это, достаточно сконструировать простую ситуацию. Допустим, один человек страдает сильным заиканием и плохо говорит, но легко пишет и много читает. Другой же, напротив, говорит легко, а вот пишет и читает мало.
В Жизни первый будет испытывать больший дискомфорт, чем второй, но с Позиции культуры ситуация переворачивается. Знаменитый английский писатель С. Моэм страдал сильным заиканием, что доставляло ему уйму хлопот, но нисколько не помешало стать классиком английской литературы. Слово культуры – это, прежде всего, Слово написанное, и, если мы мыслим себя в пространстве культуры, мы обязаны об этом помнить. Абсолютизируя это положение, известный французский философ Ж. Деррида афористично заметил: “Вселенная беременна письмом”.
Деррида имел в виду, что все становится доступным и обретает законченность лишь будучи так или иначе зафиксированным письменно (следует, правда, оговориться, что само “письмо” Деррида понимает очень широко, по его мнению, любая доступная зрению информация есть письмо). Письменная речь, по мнению Деррида и его последователей, важнее и предпочтительнее устной. В свое время, почти полвека назад, этот тезис стал предметом ожесточенной полемики, которую Деррида вел с традицией классической лингвистики (прежде всего с традицией знаменитого лингвиста Ф. де Соссюра), считавшей, что живая речь первична, а письмо – лишь форма отражения живой речи.
Итак, современная наука о литературе вынуждена делать выбор: либо проводить серьезную ревизию своего научного аппарата и пытаться найти адекватный язык для анализа текстов песен, аудиорекламы, анекдотов и других художественных текстов, предполагающих не-письменное воздействие и “противящихся” записи; либо, напротив, сосредоточиться исключительно на тех текстах, которые предполагают быть записанными. И та, и другая точка зрения имеют свои аргументы. Гете любил повторять, что когда существуют противоположные мнения, то кажется, что истина где-то между ними.
Но между ними не истина, а проблема. Это очень верное замечание, и его стоит учитывать. Едва ли начинающему филологу следует торопиться с выводами, отдавая предпочтение той или иной научной традиции.
Для начала важно понять реальность проблемы, а уже затем, по мере накопления знаний и профессионального роста, более осмысленно склоняться к той точке зрения, которая покажется адекватнее.
Делаем вывод: первой серьезной проблемой литературоведения является определение границ собственно литературы и связанные с этим сложности. Если по отношению к классическому наследию эта проблема стоит менее остро, то по отношению к современной культуре она совершенно очевидна.
В последние десятилетия, правда, этот тезис постоянно оспаривается представителями постструктурализма (Р. Барт, Ж. Деррида, Ю. Кристева и др.). Эти исследователи ставят под сомнение само понятие “адекватной” интерпретации, считая, что единственная цель прочтения текста – игра с языком и удовольствие, получаемое от нее.
Такая позиция едва ли может быть безоговорочно принята, так как при этом перечеркиваются все функции литературы, кроме игровой и эстетической.
См.: Тодоров Цв. Понятие литературы // Семиотика. М., 1983.
“Менее остро” не значит, что этой проблемы вовсе не существует. Скажем, в истории древней русской литературы студенты изучают жанры, которые с точки зрения сегодняшнего дня литературой не являются (жанр проповеди, поучения, многие страницы летописей и т. д.). Возникает вполне закономерный вопрос, не имеющий однозначного ответа: “А литература ли это и можно ли проводить литературоведческий анализ, например, “Поучения Владимира Мономаха”?”
(1 votes, average: 5.00 out of 5)
Loading...