“Южный” период – расцвет пушкинского романтизма

Годы южной ссылки – поездка на Кавказ и в Крым, пребывание в Кишиневе (1820-1823) и Одессе (1823-1824) сыграли важную роль в идейно-творческом развитии Пушкина. “Южный” период – период расцвета пушкинского романтизма – был и периодом его стремительного интеллектуального роста, временем упорного труда, раздумий, настойчивых стремлений преодолеть недостатки “проклятого своего воспитания”. В этом отношении удаленность от шумной петербургской жизни, светской рассеянности и суеты, относительное уединение явно помогли поэту и были замечательно

им использованы:

В уединении мой своенравный гений Познал и тихий труд, и жажду размышлений. Владею днем моим; с порядком дружен ум; Учусь удерживать вниманье долгих дум; Ищу вознаградить в объятиях свободы Мятежной младостью утраченные годы И в просвещении стать с веком наравне.

Эти строки из послания Пушкина “Чаадаеву” (1821) точно отвечали действительности. Пушкин и в самом деле добивался стать в просвещении в уровень с веком, с лучшими людьми своего времени и блестяще достиг этого.

На юге поэт был окружен деятелями гораздо более решительного и радикального Южного общества декабристов;

встречался он и с вождем его, П. И. Пестелем, общение с которым произвело на него очень сильное впечатление. В своем кишиневском дневнике 9 апреля 1821 г. Пушкин записывает: “Утро провел с Пестелем; умный человек во всем смысле этого слова… Мы с ним имели разговор метафизический, политический, нравственный и проч.

Он один из самых оригинальных умов, которых я знаю…” По словам Вяземского, Пушкин, хотя “и не принадлежал к заговору, который приятели таили от него, но он жил и раскалялся в этой жгучей и вулканической атмосфере”. И в этой “жгучей и вулканической атмосфере”, еще сильнее накаляемой национально-освободительными движениями, происходившими в начале 20-х годов в ряде европейских стран, мысль и чувство поэта все больше революционизируются.

Это наглядно сказывается на многих его лирических стихотворениях 1820-1823 гг., написанных в ярко выраженном революционно-романтическом духе. Почти сейчас же по приезде в Кишинев Пушкин пишет стихотворение “Дочери Карагеоргия” (1820), в котором славит Георгия Черного, вождя национально-освободительной борьбы сербов против турецкого ига. Стихотворение это, все построенное на резких контрастах “сумрачного”, “ужасного”, “бурного” и “невинного”, “чистого”, “смиренного”, создающее парадоксальный образ “воина свободы” – одновременно “преступника и героя”, является наряду с тогда же написанной песней-балладой “Черная шаль” одним из наиболее ярких образцов пушкинского романтизма. С неизменным сочувствием упоминает поэт в своих стихах этого времени и об испанской революции, и о восстании в Неаполе (“В.

Л. Давыдову”, 1821). В начале 1821 г. вспыхнуло национально-освободительное восстание греков против турецкого ига. Поэт, познакомившийся в Кишиневе с вождем тайного греческого общества – гетерии – Александром Ипсиланти, ставшим во главе повстанцев, встретил известие о начале восстания с исключительным энтузиазмом, жаждал и сам принять в нем участие (“Война”, 1821; “Гречанке”, 1822). “Я твой навек, Эллеферия!” (эллеферия по-гречески – свобода),- восклицал он в одном из стихотворных набросков 1821 г. В конце послания “Чаадаеву” Пушкин, явно имея в виду свое первое послание к нему же (“Любви, надежды, тихой славы…”), призывал друга оживить “вольнолюбивые надежды”.

Тема “вольнолюбивых надежд” – порывов к свободе, “святой вольности” – составляет одну из основных тем творчества Пушкина периода южной ссылки. Тема эта пронизывает собой “южные” поэмы. Снова и снова звучит она в пушкинской лирике (“Узник”, 1822; “Птичка”, 1823).

Все только что указанные настроения и переживания Пушкина, естественно, снова и снова будили в его сознании воспоминание о том, кто первый в русской литературе “вольность прорицал” – восславил свободу,- память о А. Н. Радищеве. Прочтя в июне 1823 г. обзор А. А. Бестужева “Взгляд на старую и новую словесность в России”, Пушкин в письме к критику с первых же слов пеняет ему за не упоминание имени Радищева: “О “Взгляде” можно бы нам поспорить на досуге… Покамест жалуюсь тебе об одном: как можно в статье о русской словесности забыть Радищева?

Кого же мы будем помнить? Это умолчание непростительно… от тебя его не ожидал”. Сам Пушкин не только твердо помнил имя Радищева, но и старался напомнить о нем другим. Так, в “Послании цензору” (1822) Пушкин дает замечательное по своей точности и лапидарности определение Радищева как автора “Путешествия из Петербурга в Москву”: “Радищев, рабства враг…” Весьма знаменательно, что сейчас же за строкой о Радищеве поэт упоминает самого себя как автора “вольных стихов”: “И Пушкина стихи в печати не бывали”.

Здесь уже имеется то сознание своей непосредственной исторической преемственности по отношению к Радищеву, которое и продиктует впоследствии Пушкину знаменитые слова о том, что “вослед” ему он “восславил… свободу”.


1 Star2 Stars3 Stars4 Stars5 Stars (1 votes, average: 5.00 out of 5)
Loading...

“Южный” период – расцвет пушкинского романтизма