Юбилейное (Маяковский Владимир Стихи)
Поводом для создания стихотворения “Юбилейное” (1924) явилась 125-я годовщина со дня рождения А. С. Пушкина. Произведение написано в форме разговора, беседы – исповеди. К этой особой жанровой поэтической форме – “разговора”, “беседы”, “послания”, “письма”, “размышления”, – существенно обновленной по сравнению с предшественниками – поэт стал обращаться особенно часто во второй половине 1920-х годов.
Манера разговора с классиком в “Юбилейном” – не задиристая, но и не юбилейно – восхваляющая.
Но Маяковский не совершает классического путешествия во времена своего собеседника, а наоборот, Пушкин перемещен им из XIX в XX век. Круг вопросов, по которым поэтам “при жизни” “сговориться б надо”, достаточно широк, что рождает своего рода полисюжетность стихотворения.
Один
Теперь
Свободен
От любви
И от плакатов.
Шкурой
Ревности медведь
Лежит когтист.
Лежащая “медвежья шкура” – это символ закончившейся, умершей любви. Любви, которая в поэме “Про это” (1923) олицетворялась страдающим, ревнующим, живым медведем. Теперь это лишь мертвая шкура.
Теперь все это в прошлом. Применительно к Пушкину при обсуждении любовной темы возникают имена и литературных героев – Онегина, Татьяны, Ольги, – и реальных “охотников до наших жен”: “Сукин сын Дантес! / Великосветский шкода…” Другая сюжетная линия связана с разговором о славе, вечности, этическом бессмертии, о памятнике, монументе как олицетворении этого бессмертия:
Я люблю вас,
Но живого,
А не мумию…
Заложил бы
Динамиту –
Ну-ка, дрызнь!
Ненавижу
Всяческую мертвечину!
Важнейшим видом преодоления смерти становится, по Маяковскому, книга. Книга, как одно из перевоплощений ее создателя, поэта-человека, во всей его духовной и физии – ческой “материальности”. Книга обозначает жизнь поэта “после смерти”. В пространстве и времени библиотеки:
После смерти
Нам
Стоять почти что рядом:
Вы на Пе,
А я
На эМ…
Установив рамки нового алфавита и поэтическую иерархию, начинающуюся именем Пушкина, Маяковский проводит шутливый смотр русской поэзии. При этом им оригинально обыгрываются говорящие за себя фамилии классиков и современников. Так рождаются остроты и каламбуры.
Державин осмысливается как законодатель эстетической власти и одновременно державный, государственный поэт. Некрасов – как опровержение собственной фамилии (“он и в карты, / он и в стих, / и так / неплох на вид…”). Надсон же отправляется “на Ща”, по-видимому, потому, что навевает “сон” (такое олицетворение фамилии Надсона – с ударением на втором слоге – реализовано позднее, в пьесе “Клоп”: “…на сон не читайте Надсона и Жарова”).
Прямое отождествление фамилии и содержания, как ни то ни се, “морковный кофе”, представлено поэтом Безыменским. В целом Маяковский жалуется Пушкину, что “чересчур / страна моя / поэтами нища”, а от многих поэтов-современников “от зевоты / скулы / разворачивает аж!..” Еще одна линия беседы – это определение места и участия живого классика Пушкина в поэтической жизни XX века. Ясно, что писать стилем и стихом Пушкина со всеми его особен-ностями в XX веке уже нельзя (“Вам теперь / пришлось бы / бросить ямб картавый…”).
Представляются устаревшими и многие пушкинские темы (“…битвы революций / посерьезнее “Полтавы”, / и любовь / пограндиознее / онегинской любви…”). Но для Маяковского несомненна и современность классика, актуальность его творческого наследия (“Были б живы – / стали бы / по Лефу соредактор…”; “Вы б смогли – / у вас / хороший слог…”).
В конечном счете в художественном мире “Юбилейного” торжествует жизнь. Жизнь заявляет о себе самим фактом “существования” поэзии, которая неподвластна смерти. С уходом Пушкина поэтическое слово не исчезло, поэзия не остановилась. Тайна же встречи Маяковского с живым Пушкиным рассеивается под воздействием дневного света:
Ну, пора:
Рассвет
Лучища выкалил.
Как бы
Милиционер
Разыскивать не стал.
На Тверском бульваре
Очень к вам привыкли.
Ну, давайте,
Подсажу
На пьедестал.
Фабула стихотворения завершается событием, противоположным завязке сюжета. Вначале Пушкину помогали сойти с пьедестала (“Я тащу вас… Стиснул?
Больно? Извините, дорогой…”), что означало возвращение классика в жизнь без “хрестоматийного глянца”. В финале Пушкин “подсаживается” на пьедестал, но это пьедестал не “мумии”, а живого классика.
(1 votes, average: 5.00 out of 5)
Loading...