Юбилейное (Маяковский Владимир Стихи)

Поводом для создания стихотворения «Юбилейное» (1924) явилась 125-я годовщина со дня рождения А. С. Пушкина. Произведение написано в форме разговора, беседы — исповеди. К этой особой жанровой поэтической форме — «разговора», «беседы», «послания», «письма», «размышления», — существенно обновленной по сравнению с предшественниками — поэт стал обращаться особенно часто во второй половине 1920-х годов.

Манера разговора с классиком в «Юбилейном» — не задиристая, но и не юбилейно — восхваляющая. Тон беседы

вежливый, уважительный, искренний и непринужденный, иногда шутливый, с заметной долей самоиронии. Время действия в стихотворении — ночь («В небе вон / луна / такая молодая…»), традиционная пора различных превращений и приключений. Это позволяет поэту реализовать фантастический сюжет встречи с живым Пушкиным.

Но Маяковский не совершает классического путешествия во времена своего собеседника, а наоборот, Пушкин перемещен им из XIX в XX век. Круг вопросов, по которым поэтам «при жизни» «сговориться б надо», достаточно широк, что рождает своего рода полисюжетность стихотворения.

Один из

таких мотивов — мотив любви. Поэт заявляет, что он

Теперь

Свободен

От любви

И от плакатов.

Шкурой

Ревности медведь

Лежит когтист.

Лежащая «медвежья шкура» — это символ закончившейся, умершей любви. Любви, которая в поэме «Про это» (1923) олицетворялась страдающим, ревнующим, живым медведем. Теперь это лишь мертвая шкура.

Теперь все это в прошлом. Применительно к Пушкину при обсуждении любовной темы возникают имена и литературных героев — Онегина, Татьяны, Ольги, — и реальных «охотников до наших жен»: «Сукин сын Дантес! / Великосветский шкода…» Другая сюжетная линия связана с разговором о славе, вечности, этическом бессмертии, о памятнике, монументе как олицетворении этого бессмертия:

Я люблю вас,

Но живого,

А не мумию…

Заложил бы

Динамиту —

Ну-ка, дрызнь!

Ненавижу

Всяческую мертвечину!

Важнейшим видом преодоления смерти становится, по Маяковскому, книга. Книга, как одно из перевоплощений ее создателя, поэта-человека, во всей его духовной и физии — ческой «материальности». Книга обозначает жизнь поэта «после смерти». В пространстве и времени библиотеки:

После смерти

Нам

Стоять почти что рядом:

Вы на Пе,

А я

На эМ…

Установив рамки нового алфавита и поэтическую иерархию, начинающуюся именем Пушкина, Маяковский проводит шутливый смотр русской поэзии. При этом им оригинально обыгрываются говорящие за себя фамилии классиков и современников. Так рождаются остроты и каламбуры.

Державин осмысливается как законодатель эстетической власти и одновременно державный, государственный поэт. Некрасов — как опровержение собственной фамилии («он и в карты, / он и в стих, / и так / неплох на вид…»). Надсон же отправляется «на Ща», по-видимому, потому, что навевает «сон» (такое олицетворение фамилии Надсона — с ударением на втором слоге — реализовано позднее, в пьесе «Клоп»: «…на сон не читайте Надсона и Жарова»).

Прямое отождествление фамилии и содержания, как ни то ни се, «морковный кофе», представлено поэтом Безыменским. В целом Маяковский жалуется Пушкину, что «чересчур / страна моя / поэтами нища», а от многих поэтов-современников «от зевоты / скулы / разворачивает аж!..» Еще одна линия беседы — это определение места и участия живого классика Пушкина в поэтической жизни XX века. Ясно, что писать стилем и стихом Пушкина со всеми его особен-ностями в XX веке уже нельзя («Вам теперь / пришлось бы / бросить ямб картавый…»).

Представляются устаревшими и многие пушкинские темы («…битвы революций / посерьезнее «Полтавы», / и любовь / пограндиознее / онегинской любви…»). Но для Маяковского несомненна и современность классика, актуальность его творческого наследия («Были б живы — / стали бы / по Лефу соредактор…»; «Вы б смогли — / у вас / хороший слог…»).

В конечном счете в художественном мире «Юбилейного» торжествует жизнь. Жизнь заявляет о себе самим фактом «существования» поэзии, которая неподвластна смерти. С уходом Пушкина поэтическое слово не исчезло, поэзия не остановилась. Тайна же встречи Маяковского с живым Пушкиным рассеивается под воздействием дневного света:

Ну, пора:

Рассвет

Лучища выкалил.

Как бы

Милиционер

Разыскивать не стал.

На Тверском бульваре

Очень к вам привыкли.

Ну, давайте,

Подсажу

На пьедестал.

Фабула стихотворения завершается событием, противоположным завязке сюжета. Вначале Пушкину помогали сойти с пьедестала («Я тащу вас… Стиснул?

Больно? Извините, дорогой…»), что означало возвращение классика в жизнь без «хрестоматийного глянца». В финале Пушкин «подсаживается» на пьедестал, но это пьедестал не «мумии», а живого классика.