Язык “Сказки о царе Салтане”
Язык “Сказки о царе Салтане” богат живописными глаголами и скуп на эпитеты. Тем значительнее выступает в контексте их традиционный характер:
Мать и сын теперь на воле, Видят холм в широком поле, Море синее кругом, Дуб зеленый под холмом.
Вводятся характерные для фольклора существительные-эпитеты: для батюшки-царя, голубушки-сестрицы, гости-господа; фольклорные песенные эпитеты: грусть-тоска, в лазоревой дали. И рядом с ними – чисто литературные: с ободренною душой, во мгле печальной, душою страстной. Поэт наполняет речь народными
И растет ребенок там Не по дням, а по часам, Молвит русским языком
Разнообразно представлены повторы. Среди них выделяются лексические (лебедь-птица, наказом наказала, злится, злится) и особенно–синтаксические, которые включаются в ритм стиха и подчеркивают смысловую законченность двустиший, соединенных
В синем небе звезды блещут, В синем морс волны хлещут, Туча по небу идет, Бочка по морю плывет.
Характерна рифмовка тождественных грамматических форм. Например, И. Плотников привел ряд слов, рифмующихся друг с другом в разных сочетаниях на протяжении всей сказки: царица – сестрица – светлица – птица – столица – рукавица – молодица1. Исследователи отмечают и другие свойства пушкинского стиха, соответствующие народной поэзии: наличие омонимических рифм (гости-в гости), рифмы-эхо (чему – ему), внутренних рифм (Все кричат: “Лови, лови, Да дави ее, дави…”).
Несмотря па большое значение фольклорного стиля, в “Сказке о царе Салтане” присутствие автора находит свое глубокое выражение. Эмоциональный голос автора ощущается в каждом слове, особенно многообразны его комические формы. Так, белочка не только чудесна, но и весела: при честном при всем народе она с присвисточкой поет любовную песню радостного содержания (“Во саду ли, в огороде…”). Да, кроме того,
…приставлен дьяк приказный Строгий счет орехам весть, Отдает ей войско честь.
Авторская ирония пронизывает весь эпизод женитьбы царя Салтана, укусы распроклятой мошкой Гвидоном теток и бабы-Бабарихи. Она же позволяет Пушкину незаметно спародировать романтический стиль. Для этого вслед за душою страстной употребляется только одно снижающее слово пешком:
…Что готов душою страстной За паренною прекрасной Он пешком идти отсель Хоть за тридевять земель.
В философском плане поэт решал в этой сказке глубоко волновавшую его проблему человеческого счастья. Определение счастья впервые появилось у Пушкина в 1825 г.: “И божество, и вдохновенье, и жизнь, и слезы, и любовь”. Посредником между духовными и физическими силами человека выступило “вдохновенье”.
Это определение повторилось и в дальнейшем: “Мы рождены для вдохновенья, для звуков сладких и молитв” (1828); “Порой опять гармонией упьюсь, Над вымыслом слезами обольюсь, И может быть – на мой закат печальный Блеснет любовь улыбкою прощальной” (1830).
Но Пушкин рано пришел к пониманию неподвластно и счастья индивидуальной воле человека. Оно возникает как стихийный, необъяснимый подарок судьбы, как игра случая (об этом повесть “Метель”). Уже в “Бахчисарайском фонтане” тема счастья связывается с призраком: “И по дворцу летучей тенью.
Мелькала дева предо мной!” А если счастье-призрак, то оно не может определять смысла человеческой жизни.
Трагическое понимание этого вело Пушкина к тяжелым переживаниям: “Цели нет передо мною: Сердце пусто, празден ум, И томит меня тоскою Однозвучной жизни шум” (1828); “Парки бабье лепетанье, Спящей ночи трепетанье, Жизни мышья беготня…” (1830). Но свойственный поэту инстинкт жизни заставлял его искать иную – реальную – точку опоры для человеческой личности. “На свете счастья пет, но есть покой и воля” – этот итог был подведен в середине 30-х гг.
Упорно проникая в русскую национально-историческую культурную традицию, приобщаясь к этическим идеалам народа, Пушкин шел к творческой мудрости. В нем созрело убеждение, что смысл жизни – не в счастье, а в сохранении человеком своего достоинства. Путь к этому убеждению лежал и через сказки-поэмы, отразился в эволюции их идейного смысла.
(1 votes, average: 5.00 out of 5)
Loading...