Художественный анализ пьесы “Вишневый сад”

5 октября 1903 года Н. К. Гарин-Михайловский писал одному из своих корреспондентов: “Познакомился и полюбил Чехова. Плох он. И догорает, как самый чудный день осени. Нежные, тонкие, едва уловимые тона.

Прекрасный день, ласка, покой, и дремлют в нем море, горы, и вечным кажется это мгновение с чудным узором дали. А завтра… Он знает свое завтра и рад, и удовлетворен, что кончил свою драму “Сад вишневый”.

Чехов писал свою последнюю пьесу о доме, о жизни, о родине, о любви, об утратах, о неумолимо ускользающем времени. Пронзительно-печальная

комедия “Вишневый сад” стала завещанием читателям, театру, XX веку. Хрестоматийным является ныне утверждение о том, что Чехов заложил основы новой драмы, создал “театр философского настроения”.

Однако в начале века это положение не представлялось бесспорным. Каждая новая пьеса Чехова вызывала разноречивые оценки. Не стала исключением в этом ряду и комедия “Вишневый сад”.

Характер конфликта, персонажи, поэтика чеховской драматургии – все в этой пьесе было неожиданным и новым.

Так, Горький, “собрат” Чехова по сцене Художественного театра, увидел в “Вишневом саде” перепевы

старых мотивов: “Слушал пьесу Чехова – в чтении она не производит впечатления крупной вещи. Нового – ни слова. Все – настроения, идеи – если можно говорить о них – лица, – все это уже было в его пьесах. Конечно – красиво и – разумеется – со сцены повеет на публику зеленой тоской.

А о чем тоска – не знаю”.

Вопреки таким прогнозам пьеса Чехова стала классикой отечественного театра. Художественные открытия Чехова в драматургии, его особое видение жизни отчетливо проявились в этом произведении.

Чехов, пожалуй, первый осознал неэффективность старых приемов традиционной драматургии. “Иные пути для драмы” намечались в “Чайке” (1896), и именно там Треплев произносит известный монолог о современном театре с его моралистическими задачами, утверждая, что это – “рутина”, “предрассудок”. Сознавая силу недосказанного, Чехов строил свой театр – театр аллюзий, намеков, полутонов, настроения, изнутри взрывая традиционные формы.

В дочеховской драматургии действие, разворачивающееся на сцене, должно было быть динамичным и строилось как столкновение характеров. Интрига драмы развивалась в рамках заданного и четко разработанного конфликта, затрагивающего преимущественно область социальной этики.

Конфликт в драме Чехова носит принципиально иной характер. Его своеобразие глубоко и точно определил А. П. Скафтымов: “Драматически-конфликтные положения у Чехова состоят не в противопоставлении волевой направленности разных сторон, а в объективно вызванных противоречиях, перед которыми индивидуальная воля бессильна… И каждая пьеса говорит: виноваты не отдельные люди, а все имеющееся сложение жизни в целом”. Особая природа конфликта позволяет обнаружить в чеховских произведениях внутреннее и внешнее действие, внутренний и внешний сюжеты.

Причем главным является не внешний сюжет, разработанный достаточно традиционно, а внутренний, который Вл. И. Немирович-Данченко назвал “вторым планом”, или “подводным течением”.

Внешний сюжет “Вишневого сада” – смена владельцев дома и сада, продажа родового имения за долги. (К этой теме Чехов уже обращался в юношеской драме “Безотцовщина”, правда, там она была второстепенной, главной же служила любовная интрига.) Этот сюжет может быть рассмотрен в плоскости социальной проблематики и соответствующим образом прокомментирован. Деловой и практичный купец противостоит образованным, душевно тонким, но не приспособленным к жизни дворянам. Фабула пьесы – разрушение поэзии усадебной жизни, что свидетельствует о наступлении новой исторической эпохи.

Подобная однозначная и прямолинейная трактовка конфликта была весьма далека от чеховского замысла.

Что касается построения сюжета пьесы “Вишневый сад”, то в нем отсутствует завязка конфликта, ибо нет внешне выраженного противоборства сторон и столкновения характеров. Социальное амплуа Лопахина не исчерпывается традиционным. представлением о купце-приобретателе. Этот персонаж не чужд сентиментальности. Встреча с Раневской для него – долгожданное и волнующее событие: “…Хотелось бы только, чтобы вы мне верили по-прежнему, чтобы ваши удивительные, трогательные глаза глядели на меня, как прежде.

Боже милосердный! Мой отец был крепостным у вашего деда и отца, но вы, собственно вы, сделали для меня когда-то так много, что я забыл все и люблю вас, как родную… больше, чем родную”.

Однако в то же время Лопахин – прагматик, человек дела. Уже в первом действии – он радостно объявляет: “Выход есть… Вот мой проект.

Прошу внимания! Ваше имение находится только в двадцати верстах от города, возле прошла железная дорога, и если вишневый сад и землю по реке разбить на дачные участки и отдавать потом в аренду под дачи, то вы будете иметь самое малое двадцать пять тысяч в год дохода”.

Правда, “выход” этот в иную, материальную плоскость – плоскость пользы и выгоды, но не красоты, поэтому хозяевам сада он представляется “пошлым”. В сущности, никакого противостояния нет. Есть мольба о помощи, с одной стороны: “Что же нам делать? Научите, что?” (Раневская) и готовность помочь – с другой: “Я вас каждый день учу.

Каждый день я говорю все одно и то же” (Лопахин). Персонажи не понимают друг друга, словно разговаривают на разных языках. В этом смысле показателен диалог во втором действии:

“Лопахин. Надо окончательно решить – время не ждет. Вопрос ведь совсем пустой. Согласны вы отдать землю под дачи или нет?

Ответьте одно слово: да или нет? Только одно слово! Любовь Андреевна.

Кто это здесь курит отвратительные сигары… (Садится.) Гаев. Вот железную дорогу построили, и стало удобно. (Садится.) Съездили в город и позавтракали… желтого в середину! Мне бы сначала пойти в дом, сыграть одну партию… Любовь Андреевна.

Успеешь. Лопахин. Только одно слово! (Умоляюще.) Дайте же мне ответ! Гаев (зевая).

Кого? Любовь Андреевна (глядит в свое портмоне). Вчера было много денег, а сегодня совсем мало. Бедная моя Варя из экономии кормит всех молочным супом, на кухне старикам дают один горох, а я трачу как-то бессмысленно… (Уронила портмоне, рассыпала золотые.) Ну, посыпались… (Ей досадно.)”

Чехов показывает противостояние различных жизненных позиций, но не борьбу характеров. Лопахин умоляет, просит, но его не слышат, точнее, не хотят слышать. В первом и втором действиях у зрителя сохраняется иллюзия, что именно этому герою предстоит сыграть роль покровителя и друга и спасти вишневый сад.

Кульминация внешнего сюжета – продажа с аукциона двадцать второго августа вишневого сада – совпадает с развязкой. Надежда на то, что все как-нибудь само собой устроится, растаяла, как дым. Вишневый сад и имение проданы, но в расстановке действующих лиц и их судьбах ничего не изменилось. Более того, развязка внешнего сюжета даже оптимистична:

“Гаев (весело). В самом деле, теперь все хорошо. До продажи вишневого сада мы все волновались, страдали, а потом, когда вопрос был решен окончательно, бесповоротно, все успокоились, повеселели даже…

Я банковский служака, теперь я финансист… желтого в середину, и ты, Люба, как-никак, выглядишь лучше, это несомненно”.

Итак, в организации внешнего действия Чехов отступил от канонов классической драмы. Главное событие пьесы оказалось передвинуто на “периферию”, за сцену. Оно, по логике драматурга, частный эпизод в вечном круговороте жизни.


1 Star2 Stars3 Stars4 Stars5 Stars (1 votes, average: 5.00 out of 5)
Loading...

Художественный анализ пьесы “Вишневый сад”