Художественность произведения в “соответствии формы с идеею”

Чернышевский полагал, что, хотя суждение о действительности и входит в намерение писателя, он все же не поднимается до обобщений ученого, а произведение искусства – до научного сочинения. По мнению Чернышевского, разница только в том, что история, например, говорит о жизни человечества и жизни общества, а искусство – об индивидуальной жизни человека. Это утверждение противоречило другим его заявлениям об общественной сущности и общественной роли искусства.

Автор диссертации спрашивает: зачем нужно искусство, в чем его “превосходство”

перед действительностью?

Например, он говорил, что живописец может группу людей поместить в обстановку, “более эффектную” и даже более приличную сущности ее, нежели обыкновенная действительная обстановка”. Можно подобрать для характеров более “соответствующую” обстановку. Искусство может легко “восполнить” неполноту картины действительности, и оно имеет в этом случае “преимущество пред действительностью”.

Но Чернышевский не считал эти возможности искусства существенными и тут же ограничивал их значение: “пейзаж есть только рамка для группы, или групп людей,

только второстепенный аксессуар”. Воображение писателя только украшает и придумывает новые комбинации, разнообразит сочетания тех элементов, которые предоставляет ему действительность.

Чернышевский не замечает, что в скрытом смысле образов, и заключается суть искусства. Здесь-то искусство и превосходит действительность. Искусство становится учебником жизни в этом высшем смысле, а не в смысле мемуары, копии.

Чернышевский свел значение фантазии к воспроизведению недостающих звеньев, к восполнению памяти. Все это у него служит лишь “переводу” событий с “языка жизни” на “скудный, бледный, мертвый язык поэзии”. Но фантазия придает языку поэзии великую мощь.

При всем ярко бьющем в глаза утилитаризме, с которым Чернышевский подчеркивал содержательность поэзии, творчества, он в принципе всегда считал важным и элементы формы, в соотношении с формой рассматривал он и проблему содержания.

Если писатель произносит “приговор” над действительностью, то он должен позаботиться и о совершенстве формы.

Эта мысль проводилась, например, в рецензии “Стихотворения Н. Огарева” (1856). Недостаточно оценивать поэзию только по гражданским мотивам: “Но ведь историческое значение поэта должно же отчасти основываться на чисто поэтическом достоинстве его произведений”. Чернышевский намеревался поговорить об этой стороне поэзии Огарева в будущем, но не успел выполнить своего обещания.

От проблемы прекрасного Чернышевский переходил к учению о художественности, доказывая тем самым, что его эстетика вовсе не сводилась к голому утилитаризму. Тут Чернышевский во многом был близок Белинскому.

Первый закон художественности, говорил Чернышевский, “единство произведения”. Поэтическая идея нарушается, когда в произведение вносятся элементы, чуждые ей. Не всякая поэтическая идея допускает постановку общественных вопросов.

Так, в “Детстве” Л. Толстого дан детский мир со своим определенным объемом интересов. Нельзя требовать, чтобы Пушкин в “Каменном госте” изображал русских помещиков или выражал сочувствие Петру Великому. Художественность – не просто красивая отделка подробностей. Художественность заключается в “соответствии формы с идеею”.

Все части формы произведения проистекают из основной идеи. Вспомним, что единство формы и содержания, идеи и образа было у Чернышевского одним из определений прекрасного в технологическом смысле, в смысле мастерства.

За малым исключением, все литературные явления прошлого оценивались Чернышевским близко к точке зрения Белинского. Отходил Чернышевский от нее в оценке Карамзина, относительно которого он считал, что писатель имеет значение только для истории русского языка и как историограф, а в его художественных произведениях нет ничего русского. “Горе от ума” Чернышевский считал малохудожественной комедией; равнодушно он относился и к сатире XVIII века, казавшейся ему слишком слабой.

Четыре большие статьи Чернышевского об анненковском издании сочинений Пушкина (1855) предшествуют “Очеркам гоголевского периода” (1855-1856). Пушкин для него – тема чисто историческая, уже решенная Белинским в его “пушкинских статьях”. Чернышевский разделял мнение Белинского о том, что Пушкин – истинный отец нашей поэзии, воспитатель эстетического чувства. В лице Пушкина русское общество впервые признало писателя “великим, историческим деятелем”.

При этом, может быть, выше, чем Белинский, Чернышевский оценивал ум Пушкина и содержание его поэзии. Пушкин – человек “необыкновенного ума”, каждая его страница “кипит умом и жизнью образованной мысли”.

Статьи Чернышевского были ответом на разгоревшийся в современной ему критике спор о “пушкинском” и “гоголевском” направлениях: имена Пушкина и Гоголя условно обозначали два противоположных направления в литературе и критике “чистое искусство” и “сатиру”. В противовес этому Чернышевский всячески старался подчеркнуть основополагающее значение творчества Пушкина для всей русской литературы. Пушкин возвел литературу в “достоинство общенационального дела”, был родоначальником всех ее школ. “Вся возможность дальнейшего развития русской литературы была приготовлена и отчасти еще приготовляется Пушкиным…”. Опираясь на приведенные Анненковым сведения о творческой лаборатории Пушкина, Чернышевский разрушал легенду о свободном художнике, якобы творившем без труда, по наитию.

Великий поэт упорно обрабатывал каждую строку своих произведений, всегда обдумывал их план.

С величайшим интересом Чернышевский изучал и разъяснял современникам значение “гоголевского периода” русской литературы. Гоголь оставался лучшим образцом писателя-реалиста. Надо было возродить суждения о нем Белинского, истолковать смысл сатиры и реализма Гоголя, осмыслить новые материалы о нем, появившиеся после смерти писателя, и, наконец, разгадать тайну его противоречивой личности.

В чем же достоинства и заслуги Гоголя? Он “отец нашего романа”. Он “дал перевес” прозе над стихами. Придал литературе критическое, сатирическое направление.

Все писатели – от Кантемира до самого Пушкина – предтечи Гоголя. Он был независим от посторонних влияний. У него чисто русская тематика и проблематика.

Он “пробудил в нас сознание о нас самих”. Значение Гоголя не исчерпывается значением его собственных произведений. Он не только гениальный писатель, но вместе с тем глава школы-“единственной школы, которою может гордиться русская литература”2.

Ни Грибоедов, ни Пушкин, ни Лермонтов, по мнению Чернышевского, школы не создали. Гоголь в более сильной форме служил определенному направлению “нравственных” стремлений, т. е. создал школу.

Чернышевский обстоятельно рассматривает полемику прежних лет по поводу Гоголя. Все критики делятся им на гонителей и поклонников Гоголя. К первой группе относятся Ы. Полевой, Сенковский, Шевырев, ко второй Вяземский, Плетнев.

Но глубже всех оценил Гоголя Белинский.