Характеристика произведения “Один день Ивана Денисовича” Солженицына А. И

Произведению А. И. Солженицына “Один день Ивана Денисовича” принадлежит особое место в литературе и общественном сознании. Рассказ, написанный в 1959 г. (а задуманный еще в лагере в 1950 г.), первоначально носил название “Щ-854 (Один день одного зэка)”. Солженицын писал о замысле рассказа: “Просто был такой лагерный день, тяжелая работа, я таскал носилки с напарником и подумал: как нужно бы описать весь лагерный мир – одним днем… достаточно в одном дне собрать как по осколочкам, достаточно описать только один день одного среднего,

ничем не примечательного человека с утра до вечера. И будет все”.

Жанр рассказа определил сам писатель, подчеркнув этим контраст между малой формой и глубоким содержанием произведения. Повестью назвал “Один день…” А. Т. Твардовский, осознавая значительность творения Солженицына.
Образ Ивана Денисовича сложился на основе характера реального человека, солдата Шухова, воевавшего с автором в советско-германскую войну (и никогда не сидевшего), общего опыта пленников и личного опыта автора в Особом лагере каменщиком. Остальные лица – все из лагерной жизни, с их подлинными биографиями.
Иван

Денисович Шухов – один из многих, попавших в сталинскую мясорубку, ставших безликими “номерами”. В 1941 г. он, простой человек, крестьянин, честно воевавший, оказался в окружении, потом в плену. Бежав из плена, Иван Денисович попадает в советскую контрразведку.

Единственный шанс остаться в живых – это подписать признание в том, что он шпион. Абсурдность происходящего подчеркивается тем, что даже следователь не может придумать, какое же задание было дано “шпиону”. Так и написали, просто “задание”. “В контрразведке били Шухова много. И расчет был у Шухова простой: не подпишешь – бушлат деревянный, подпишешь – хоть поживешь еще малость.

Подписал”. И Шухов оказывается в советском лагере. “…И вышла колонна в степь, прямо против ветра и против краснеющего восхода. Голый белый снег лежал до края, направо и налево, и деревца во всей степи не было ни одного.

Начался год новый, пятьдесят первый и имел в нем Шухов право на два письма…” Так начинается – после экспозиции, сцена подъема заключенных в холодном бараке, торопливого поглощения пустой баланды, обновления лагерного номера “Щ-854” на телогрейке – трудовой день заключенного крестьянина, бывшего солдата Шухова. Идет колонна людей в бушлатах, с намотанным на тело тряпьем, этой убогой защитой от ледяного ветра – выстиранными портянками с прорезями, масками неволи на лицах. Как тут отыщешь человеческое лицо среди сомкнувшихся цифр, чаще всего нулей?

Кажется, что навсегда исчез в ней человек, что все личное тонет в обезличивающей стихии.

Колонна идет не просто среди голых белых снегов, против краснеющего восхода. Она идет и среди голода. Не случайны описания кормления колонны в столовой: “Завстоловой никому не кланяется, а все зэки его боятся.

Он в одной руке тысячи жизней держит…”; “Поднаперли бригады… и как на крепость идут”; “…качается толпа, душится – чтобы баланду получить”.
Лагерь – бездна, в которую свалилось несчастное отечество героев Солженицына. Здесь творится мрачное, звериное дело самоистребления, “простота” опустошения. Обвинительная сила произведения Солженицына заключается в изображении обыденности происходящего, привычки к бесчеловечным условиям.
Иван Денисович из породы “природных”, “естественных” людей. Он напоминает толстовского Платона Каратаева. Такие люди ценят прежде всего непосредственную жизнь, существование как процесс. Кажется, все в Шухове сосредоточено на одном – только бы выжить.

Но как выжить и остаться при этом человеком? Ивану Денисовичу это удается. Он не поддался процессу расчеловечивания, устоял, сохранил нравственную основу. “Почти счастливый” день не принес особых неприятностей, в этом уже счастье.

Счастье как отсутствие несчастья в условиях, которые ты изменить не можешь. В карцер не посадили, на шмоне не попался, табачку купил, не заболел – чего же еще? Если такой день счастливый, то какие тогда несчастливые?
Шухов живет в согласии с собой, он далек от самоанализа, от мучительных размышлений, от вопросов: за что? почему? Этой цельностью сознания во многом объясняется его жизнестойкость, приспособляемость к нечеловеческим условиям. “Природ-ность” Ивана Денисовича связана с высокой нравственностью героя. Шухову доверяют, потому что знают: честен, порядочен, по совести живет.

Приспособляемость Шухова не имеет ничего общего с приспособленчеством, униженностью, потерей человеческого достоинства. Шухов помнит слова своего первого бригадира, старого лагерного волка Куземина: “В лагере вот кто погибает: кто миски лижет, кто на санчасть надеется да кто к куму ходит стучать”. Шухов и в лагере работает добросовестно, как на воле, у себя в колхозе. Для него в этой работе – достоинство и радость мастера, владеющего своим делом.

Работая, он ощущает прилив энергии и сил. В нем есть практичная крестьянская бережливость: с трогательной заботой припрятывает он мастерок. Труд – это жизнь для Шухова. Не развратила его советская власть, не смогла заставить халтурить, отлынивать.

Уклад крестьянской жизни, ее вековые законы оказались сильнее. Здравый смысл и трезвый взгляд на жизнь помогают ему выстоять.
Автор пишет с симпатией о тех, кто “принимает на себя удар”. Это Сенька Клевшин, латыш Кильдигис, кавторанг Буйновский, помощник бригадира Павло и бригадир Тюрин. Они не роняют себя и слов зря не роняют, как и Иван Денисович.

Бригадир Тюрин – для всех “отец”. От того, как “процентовку” закрыл, зависит жизнь бригады. Тюрин и сам жить умеет, и за других думает. “Непрактичный” Буйновский пытается бороться за свои права и получает “десять суток строгого”. Шухов не одобряет поступка Буйновского: “Кряхти да гнись.

А упрешься – переломишься”. Шухову с его здравым смыслом и Буйновскому с его “неумением жить” противопоставлены те, кто “не принимает на себя удар”, “кто от него уклоняется”. Прежде всего, это кинорежиссер Цезарь Маркович. У него меховая шапка, присланная с воли: “Кому-то Цезарь подмазал, и разрешили ему носить чистую городскую шапку”.

Все на морозе работают, а Цезарь в тепле в конторе сидит. Шухов не осуждает Цезаря: каждый хочет выжить. Одна из отличительных черт жизни Цезаря – “образованные разговоры”.

Кино, которым занимался Цезарь, – игра, т. е. выдуманная, ненастоящая жизнь, с точки зрения зэка. Реальность остается скрытой для Цезаря. Шухов даже жалеет его: “Небось много он об себе думает, а не понимает в жизни ничуть”.
Солженицын выделяет еще одного героя, не названного по имени – “высокого молчаливого старика”. Сидел он по тюрьмам и лагерям несчетное количество лет, и ни одна амнистия его не коснулась. Но себя не потерял. “Лицо его вымотано было, но не до слабости фитиля-инвалида, а до камня тесаного, темного.

И по рукам, большим, в трещинах и черноте, видать было, что не много выпало ему за все годы отсиживаться придурком”. “Придурки” – лагерные “аристократы” – лакеи: дневальные по бараку, десятник Дэр, “наблюдатель” Шкуропатенко, парикмахер, бухгалтер, один из КВЧ, – “первые сволочи, сидевшие в зоне, людей этих работяги считали ниже дерьма”.

В лице “незлобивого”, терпеливого Ивана Денисовича Солженицын воссоздал образ русского народа, способного перенести невиданные страдания, лишения, издевательства и при этом сохранить доброту к людям, человечность, снисходительность к человеческим слабостям и непримиримость к нравственным порокам. В финале “Одного дня…” Шухов не без насмешки над искателем истины баптистом Алешкой оценит его призыв: “Из всего земного и бренного молиться нам господь завещал только о хлебе насущном: “Хлеб наш насущный даждь нам днесь”. “Пайку, значит? – спросил Шухов”.
Один День Ивана Денисовича разрастается до пределов целой человеческой жизни, до масштабов народной судьбы, до символа целой эпохи в истории России.


1 Star2 Stars3 Stars4 Stars5 Stars (1 votes, average: 5.00 out of 5)
Loading...

Характеристика произведения “Один день Ивана Денисовича” Солженицына А. И