Встреча Башмачкина со “значительным лицом” в повести “Шинель”

В своих отношениях с “низшими”, в своей общественной практике “значительное лицо” выражает господствующие “нормы”; его личные качества не играют при этом сколько-нибудь существенной роли. “Он был в душе добрый человек, хорош с товарищами, услужлив…”, “но как только случалось ему быть в обществе, где были люди хоть одним чином пониже его, там он был просто хоть из рук вон”.

Олицетворение грубой и жестокой силы, “значительное лицо” заботится лишь о незыблемости “основ”, о том, чтобы не было и намека

на вольные мысли. Обращение Башмачкина к “значительному лицу” за помощью вызывает гнев высокопоставленной особы. Когда Башмачкин робко замечает: “…я ваше превосходительство осмелился утрудить потому, что секретари того… ненадежный народ…”- на него обрушивается буря негодования. “Что, что, что? – сказал значительное лицо. – Откуда вы набрались такого духу? откуда вы мыслей таких набрались? что за буйство такое распространилось между молодыми людьми против начальников и высших!”

Весьма сильное впечатление, которое производит это распекание на Башмачкина, вызывает полное удовлетворение

“значительного лица”. Он упоен мыслью о том, “что слово его может лишить даже чувств человека”. Сцены, рисующие “значительное лицо”, расширяют и обобщают то воздействие общественного уклада, которое предопределило течение всей жизни Акакия Акакиевича, привело его к гибели.

В одной из редакций “Шинели” содержатся следующие строки: “А мы, однако ж, оставили совершенно без внимания главную причину всего несчастья, именно значительное лицо”. Несомненно, что это место было видоизменено писателем под давлением цензурных требований, в печатном тексте оно приобрело иную редакцию. “Но мы, однако же, совершенно оставили одно значительное лицо, который, по-настоящему, едва ли не был причиною фантастического направления, впрочем, совершенно истинной истории”.

Встреча Башмачкина со “значительным лицом” показана в “Шинели” как столкновение не с дурным человеком, а с “обычным” порядком, с постоянной практикой “власть имущих”. Башмачкин страдает не от бесчеловечности отдельных людей, а от того бесправия, в которое он поставлен своим общественным положением. Изображая в “Шинели” “маленького” человека, Гоголь выступал как великий гуманист.

Гуманизм его носил не абстрактно-созерцательный, а действенный, социальный характер. Писатель защищал права тех людей, которые лишены их в обществе. Слова “я брат твой” явились отражением идей социальной справедливости, общественного равенства.

Акакий Акакиевич нарисован человеком, который покорно несет свой тяжелый крест в жизни, не поднимая голоса протеста против жестокостей общества. Башмачкин жертва, не сознающая трагичности своего положения, не задумывающаяся над возможностью иной жизни. В первоначальной редакции эпилога повести писатель с горечью отмечал покорность судьбе, безропотность Башмачкина. “Исчезло и скрылось существо, никем не защищенное и никому не дорогое, ни для кого не интересное, даже не обратившее на себя взгляда наблюдателя и только покорно понесшее канцелярские насмешки и никогда во всю жизнь свою не изрекшее ропота.

‘Гот глубокий драматизм, которым проникнута “Шинель”, выявляется, с одной стороны, в обрисовке обыденного и – с другой в показе “потрясений” героя. На этом внутреннем столкновении и строится, прежде всего, развитие сюжета в повести. “Так протекала мирная жизнь человека, который с четырьмястами жалованья умел быть довольным своим жребием, и дотекла бы, может быть, до глубокой старости, если бы не было разных бедствий, рассыпанных на жизненной дороге не только титулярным, но даже тайным, действительным, надворным и всяким советникам”. Рассказ о приобретении шинели – вто повседневность, раскрытая в ее драматическом напряжении.

Обыкновенное, заурядное явление предстает в виде “бедствия”; незначительное событие, как в фокусе, концентрирует в себе отражение существенных сторон действительности.

Изображение “бедствия” как обыденного факта сливается с описанием “чрезвычайных” происшествий – похищения шинели, встречи со “значительным лицом”. Каждое из этих событий составляет как бы кульминацию отдельных частей повествования. Развитие сюжета, действия в “Шинели” идет от картин безропотного, повседневного прозябания героя к сценам столкновений его с представителем правящих верхов общества.

Напряженность и драматизм этих столкновений делают органичным финал повести, в который автор вводит фантастику. В отличие от “Портрета”, фантастический элемент не имеет здесь иррационального характера. Фантастика в “Шинели” является необходимым элементом раскрытия основной идеи повести.

В специфической форме здесь выражен тот протест, который отсутствует у самого героя произведения. В финале повести раскрывается тема возмездия. “Потрясения” вынужден пережить не только Башмачкин, но и виновник его страданий – “значительное лицо”.

“Шинель” принадлежит к числу тех произведений, в которых писатель прибегает к приему повествования от имени рассказчика. Но рассказчик в “Шинели” вовсе не похож на Рудого Панька, несущего с собой особую, резко выраженную манеру повествования; оп не похож и на рассказчика из повести о ссоре, отличающегося яркой “характерностью”. В “Шинели” рассказчик не выдвинут на первый план, но в то же время этот образ ясно ощущается в повести. “Где именно жил пригласивший чиновник, к сожалению, не можем сказать: память начинает нам сильно изменять, и все, что ни есть в Петербурге, все улицы и дома слились и смешались так в голове, что весьма трудно достать оттуда что-нибудь в порядочном виде”.

Сохраняя черты некоторого внешнего простодушия, рассказчик в “Шинели” далек от “непосредственности” повествователей, принадлежащих к патриархальному мирку.

“Шинель” написана отнюдь не в приемах сказа; тем не менее, в ряде мест Гоголь тонко отмечает языковые особенности рассказчика: “…родился Акакий Акакиевич против ночи, если только не изменяет память, на 23 марта… Матушка еще лежала на кровати против дверей, а по правую руку стоял кум, превосходнейший человек, Иван Иванович Ерошкин, служивший столоначальником в сенате, и кума, жена квартального офицера, женщина редких добродетелей, Арина Семеновна Белобрюшкова”; “в таком состоянии Петрович обыкновенно очень охотно уступал и соглашался, всякий раз даже кланялся и благодарил. Потом, правда, приходила жена, плачась, что муж-де был пьян и потому дешево взялся; но гривенник, бывало, один прибавишь, и дело в шляпе”.


1 Star2 Stars3 Stars4 Stars5 Stars (3 votes, average: 4.67 out of 5)
Loading...

Встреча Башмачкина со “значительным лицом” в повести “Шинель”