Волшебная сказка с несчастливым концом
Заметки о драме А. Н. Островского “Гроза”
Драма А. Н. Островского “Гроза” – странная пьеса. До сих пор, хотя о ней написаны десятки работ, чтото остается в этом драматическом произведении непонятым. Как будто в пьесе спрятано чтото неочевидное, но, несомненно, очень значимое для понимания ее смысла, и это важное скрыто за привычной театральной формой, а затем за миллионами привычных (а то и школярских) прочтений, а потому ускользает от читателя.
У непредвзятого читателя “Гроза” оставляет ощущение какойто особой нарочитости,
Город Калинов менее всего похож на типический российский уездный город. Или, правильнее, Калинов похож на типический
В отличие от Кинешмы, город Калинов вообще существует вне географии исторической России. По той Волге, которая течет в пьесе, не ходят пароходы, по ней не волокут баржи бурлаки, в ней не ловят рыбу, в ней не купается детвора и домашняя птица не плещется у берега. Оттолкнувшись от берега в лодке, как рассказывает об этом Катерина, никуда нельзя уплыть из этого места. Эта Волга Годится только для одного: чтобы с берега, с обрыва, чтобы вниз головой, чтобы навсегда из пространства дурного сна, чтобы не быть.
Эта Волга – река мертвая. Это река мертвых. На ее берегу можно сидеть, можно гулять, но это – Лета.
Посмотрите, город Калинов самодостаточен, ему никто не нужен, и едва ли это можно объяснить одними лишь требованиями театрального жанра. Каждый в городе живет в своем выдуманном мире, поэтому падает с неба непонятная Литва, султан Махмуд турецкий не мешает строить вечный двигатель, а сумасшедшую барыню с двумя лакеями ее существование устраивает ничуть не меньше, чем Дикого или Кабаниху свое. В город никто не попадает извне (кроме Бориса). Спросите себя, где находится Дом родителей Катерины, где ей было так хорошо?
Ведь точно не в Калинове! Но и нигде.
Вне города Калинова нет реального места, откуда могла бы прийти странница Феклуша с фантасмагорическими рассказами, нет дороги, по которой она могла прийти. Никто не покидает город, потому что нет вокруг Калинова такого действительного места, куда направляют свой побег Кудряш с Варварой (типичный мотив волшебной сказки) или едет Тихон. Вне Калинова вообще нет места, он заполняет собой все мыслимое внутри пьесы пространство. Все вне города – иллюзия, Другой мир.
Жизнь и разговоры жителей городка наводят на мысль о временном смещении, опрокидывании даже не в прошлое – в Другое время или во вневременье, в котором все остается неизменным. Читатель – Одиссей, забредший в царство мертвых, одинокий посетитель провинциального музея, где с его приходом в очередной зал включается свет, а записанные когда-то давно голоса птиц должны придать живость пыльным чучелам пернатых. И все выключается, стоит этот зал покинуть. В городе Калинове нет времени, нет и его атрибутов: газет, злободневных новостей, здесь нет истории.
Здесь доморощенный изобретатель с паронимической фамилией Кулигин – самый просвещенный человек – не отстал от жизни, как это обычно интерпретируют, а находится вне ее, вне той жизни, которой принадлежит сам Островский. Кстати, perpetuum mobile – лучше быть не может символа времени, которого не существует!
Город без времени, без места – классическое пространство волшебной сказки, куда попадают сказочные герои и где им предстоят испытания. Название города – еще один оставленный драматургом ключ к пониманию того, что все действие происходит в другом, сказочном измерении: на Калиновом Мосту происходит столкновение героя с потусторонним чудовищем, за Калиновым Мостом находится тридесятое царство, куда герой отправляется на подвиги. А Катерина?
Она – та Василиса Прекрасная или Марья Моревна, которую против ее воли удерживает в потустороннем мире Змей ли Горыныч, Кощей ли Бессмертный.
Разумеется, странно было бы ожидать от Островского точного следования структурам, которые гораздо позже будут описаны В. Я. Проппом. Кулигин с Кудряшом не могут претендовать на роль чудесных помощников. Да и Борис никак не тот Ивандурак или Иванцаревич, которого ждет в заточении прекрасная пленница.
Он – предшественник героя, неудачник, который не знает, как вести себя в сказочном мире, и попадает в беду. Но главное, что у Островского и намека нет на Ивана-царевича. Он еще не родился, а если родился, то на бой не сгодился, его еще ждать да ждать. А ждать невмоготу, невозможно.
Тошно так, что поверишь любому, лишь бы не был похож на Дикого с Кабанихой, лишь бы поманил, пообещал… Сочувствуя Катерине, страстно желая ей вырваться из плена, мы с готовностью обманываемся, мы не хотим помнить, что Борис Григорьевич носит фамилию Дикой, да и по всему совсем не герой. И Катерине он не приносит освобождения, напротив, вовлекает ее в новую ложь, погружает ее еще больше в ужас города Калинова. А раз не убежать, то лучше не быть.
Катерина, которой, нет сомнений, сочувствует автор, признает себя побежденной.
Уж какой там “луч света”! Самоубийство для Островского – не для молодого чахоточного критика – крушение всего. Это – ужас, полная безнадежность, полная безысходность.
Заметьте, что бесприданница Лариса Огудалова, радуясь своему избавлению от опостылевшей жизни, не посмела сама решиться на такой отчаянный шаг.
А в городе Калинове после грозы вместо облегчения, вместо свежего воздуха – пустота. Незачем больше приезжать в город Калинов, нет там прекрасной пленницы, тускло блестят чешуей, стерегут свое царство чудовищные рептилии. Даже и Божья Гроза не может поколебать их уверенность в своем праве, в своей силе.
Для Островского – историки литературы тут, конечно, не ошибаются – пьеса становится своеобразным рубежом в творчестве. Теперь, в этом мире, где ничего нельзя изменить, его куда больше будут интересовать, задевать живые люди, которые сами любят и просят любви. А ощущение того, что приключения в ином мире, живущем по своим собственным, неподвластным разуму (или хотя бы пониманию) законам, должны кончиться плохо, – довольно частое явление не только в русской – в мировой культуре.
(1 votes, average: 5.00 out of 5)
Loading...