“Война и мир” – книга исканий
Черновые наброски к “Войне и миру” отражают семилетний процесс поиска и сомнений, завершившийся философско-историческим синтезом 2-й части эпилога. Описание ряда событий в движении народов с запада на восток и с востока на запад, конечная цель которого, по Толстому, осталась недоступной человеческому разуму, начинается с исследования эпохи “неудач и поражений” русского народа (нации в целом) и охватывает период с 1805 по август 1812 г. – канун Бородинского сражения, причем июнь-август 1812 г. (вторжение Наполеона в Россию и движение
Жанровое своеобразие “Войны и мира” определяется Толстым в 1865 г, как “картина нравов, построенная на историческом событии”. Действие романа охватывает 15 лет и вводит в читательское сознание огромное количество действующих лиц. Каждое из
В этом “испытании” обнаруживается и то существенное значение, которое придает Толстой способности человеческого “понимания” как в частной, так и в общей жизни людей.
В разгар работы над началом “Войны и мира” писатель делает в дневнике знаменательную запись, касающуюся его отношений с Софьей Андреевной, но далеко выходящую за пределы только личного: “Объяснять нечего. Нечего объяснять… А малейший проблеск понимания и чувства, и я опять весь счастлив и верю, что она понимает вещи, как и я”.
Ощущение полноты жизни, процесс общения между людьми и проблема “понимания” рассматриваются Толстым в неразрывной связи.
В противостоянии России Наполеону органично сливаются народное и национальное. Этому единству противостоит в “Войне и мире” высший петербургский аристократический круг, осмысленный писателем как отрицаемое им привилегированное общественное сословие, отличительной чертой которого и является “непонимание”. При этом патриотическое чувство народа в период наполеоновского нашествия рассматривается Толстым как высочайший уровень “знания сердечного”, обусловившего возможность “человеческого единения” в 1812 г., исторически значимого для последующих судеб России и Европы в целом.
Первое развернутое философское отступление предварит описание событий 1812 г. Но вся его проблематика будет теснейшим образом связана с толстовской концепцией “движения личности во времени”, развитой в художественной ткани первого тома “Войны и мира”.
Уже из первой части, открывающей роман, становится очевидным, что внутренние побуждения и Болконского и Безухова и объективный результат их поступков не находятся в прямой логической связи. Князь Андрей, презирая свет (с его извращенным “нравственным миром”) – “заколдованный круг”, без которого не может жить его жена, – вынужден бывать в нем.
Пьер, страдающий от бремени кутежей Курагина и Долохова и дающий слово Болконскому расстаться с ними, тотчас после этого обещания отправляется к ним. Все тот же Пьер, не помышляя о наследстве, становится обладателем одного из крупнейших в России состояний и одновременно будущей жертвой произвола семьи Курагиных. “Бесконечно малый момент свободы” героев оказывается “закованным временем” – разнонаправленными внутренними побуждениями окружающих людей.
Движение Болконского и Ростова к катастрофе Аустерлица предваряется отступлением русских войск через реку Энс и Шенграбенским сражением. В центре обоих описаний – нравственный мир войска. Переход через Энс открывает в романе тот период военных действий, когда русская армия была вынуждена действовать “вне всех предвидимых условия войны”. Вместо “глубоко обдуманной” союзниками тактики наступления единственная “почти недоступная” цель Кутузова состояла в спасении русского войска. “Общий ход дела”, столь важный для князя Андрея и недоступный Николаю Ростову, воздействует на обоих героев одинаково активно.
Стремление Болконского изменить течение событий личным подвигом и желание Ростова обрести “полноту жизни” в условиях, требующих лишь честного исполнения воинского долга и позволяющих уйти от сложностей и “тонкостей” ежедневного существования в “миру”, постоянно сталкиваются с непредвиденными обстоятельствами, которые независимо от воли героев подтачивают их надежды.
Начало переправы через Энс изображается через зрительное и слуховое восприятие нейтрального второстепенного персонажа – князя Несвицкого. Конец ее дается через противоречивые переживания Николая Ростова. Разновеликая масса солдат и офицеров, пеших и конных, мелькающая перед Несвицким, отрывки диалогов, короткие, не связанные и потому бессмысленные реплики – все тонет в общей картине беспорядка, почти неподвластной человеку стихии.
Солдаты рядом, но не вместе. И сам Несвиций, адъютант главнокомандующего, прибывший с приказом, и Ростов – практически лишь беспомощные зрители. При этом неясность и поспешность происходящего, стоны, страдания, смерть, рождающийся и растущий страх сливаются в сознании Ростова в одно болезненно-тревожное впечатление и заставляют его думать, т. е. делать то, что дается ему с таким трудом и от чего он так часто бежит.
Переправы через Энс Болконский не видит. Но картина “величайшей поспешности и величайшего беспорядка” отступления русской армии делают очевидным для него “упадок духа” войска. Тем не менее как Болконский-теоретик в первой беседе с Безуховым, так и Болконский-практик в диалоге с Билибиным, уже ощутивший разрушающую силу “нравственного колебания” армии, одинаково уверен в личном избранничестве, долженствующем определить исход предстоящих военных действий.
Известно, что диалог в художественной структуре “Войны и мира” как путь разрешения кризисных психологических состояний героев, как выход к процессу общения вне узких сословных и социальных границ принципиально важен. В отличие от романов Тургенева, где диалоги героев выливаются в споры, главная цель которых – утверждение противостоящих друг другу идеологических систем, в диалогах героев “Войны и мира” первостепенно важно испытание собственных концепций, обнажение в них истинного и ошибочного. В движении героев к истине диалог активен и плодотворен, а главное – возможен. В 70-е гг. потребность в таком диалоге для героя Толстого будет столь же значима.
Но возможность диалога станет проблемой, что существенным образом скажется на художественной структуре романа “Анна Каренина”.
Постижение законов истории, точнее – надежда на постижение их, таится, по Толстому, в наблюдении над бесконечно малыми моментами свободы как отдельной личности, так и человечества в целом. Война 1812 г. не только сделала очевидными внутренние побудительные мотивы поступков каждого человека, но явилась тем уникальным событием в жизни России, которое обусловило “однородность влечений” подавляющей массы людей. Понимание того, что “хорошо” и “дурно”, выходит за пределы узких рамок отдельной личности.
Зыбкость и нечеткость границ между “добром” и “злом” заменяется осознанным знанием, знанием общим, народным и постоянно углубляющимся, Оно вырабатывалось “жизнью души” – важнейшим, по Толстому, источником духовного обновления человечества.
(1 votes, average: 5.00 out of 5)
Loading...