“Византийский миф” в Истории одного города

Персонаж очерка “Война за просвещение” Василиск Семенович Бородавкин обладал, по указанию автора, “какою-то неслыханной административной въедчивостью”, однако же руководил городом Глуповом дольше, чем остальные градоначальники, – около двадцати лет: с 1779 до 1798 года. Щедрин при этом выделяет его “особенность”, отличающую его от градоначальников прежних: “он был сочинитель”. Сочинял он не что иное, как проект о возвращении “древней Византии под сень российския державы”, и “проект” этот (отмечает автор) вполне

соответствовал насущным глуповским нуждам: “Очень часто видали глуповцы, как он, сидя на балконе градоначальнического дома, взирал оттуда, с полными слез глазами, на синеющие вдалеке византийские твердыни.

Выгонные земли Византии и Глупова были до такой степени смежны, что византийские стада почти постоянно смешивались с глуповскими, и из этого выходили беспрестанные пререкания. Казалось, стоило только кликнуть клич…”

“Клича” никто не кликнул – и Бородавкину вспомнились стихи популярного славянофила А. С. Хомякова. Из этих стихов Щедрин привел только заключительный рефрен –

нам же нелишне вспомнить их целиком. Это стихотворение было написано летом 1847 года, когда Хомяков во время своего заграничного путешествия встретился в Праге с известным панславистом Вацлавом Ганкой (которому эти стихи и были отосланы и появились в чешской печати раньше, чем в русской). Обратим внимание к тому же, что Византия в этом стихотворении никак – ни прямо, ни косвенно – не упоминается:

Беззвездная полночь дышала прохладой,
Крутилася Лаба, гремя под окном;
О Праге я с грустною думал отрадой,
О Праге мечтал, забываяся сном.

Мне снилось – лечу я: орел сизокрылый
Давно и давно бы в полете отстал,
А я, увлекаем невидимой силой,
Все выше и выше взлетал.

И с неба картину я зрел величаву,
В уборе и блеске весь Западный край,
Мораву, и Лабу, и дальнюю Саву,
Гремящий и синий Дунай.

И Прагу я видел: и Прага сияла,
Сиял златоверхий на Петчине храм:
Молитва славянская громко звучала
В напевах, знакомых минувшим векам.

И в старой одежде святого Кирилла
Епископ на Петчин всходил.
И следом валила народная сила,
И воздух был полон куреньем кадил.

И клир, воспевая небесную славу,
Лил милость Господню на Западный край,
На Лабу, Мораву, на дальнюю Саву,
На шумный и синий Дунай.

В Праге это стихотворение было напечатано в 1852 году в журнале “Lumir”, под заглавием “Basen na Prahu” (“Стихотворение о Праге”); в России – в 1856 году, одновременно в “Русской беседе” и в “Москвитянине”, под заглавием “Мечтание”. Оно, собственно, и построено как “мечтание” о всеславянском единении – и единение это мыслится прежде всего как единство Веры : в поэтическом “сне” возникает видение “златоглавого” (то есть православного) храма на пражском холме Петршин – на месте знаменитого католического костела Святого Лаврентия. Именно с Православием связывается и “молитва Славянская “; внешними атрибутами ее становятся и епископ в “одежде святого Кирилла”, и “куренье кадил” – атрибуты собственно православного богослужения. Посылая это стихотворение Ганке, Хомяков комментировал: “Я вспоминал ваши последние слова об единстве веры, без которого нет полного единства в народах, и не то во сне, не то наяву написал следующие стихи”